Откровения Екатерины Медичи
Шрифт:
Часть 6
1571–1574
АЛАЯ НОЧЬ
Глава 29
Письмо возымело действие: Жанна сообщила, что приедет, и я отправилась рассказать обо всем Марго. Она застыла в кресле, уставившись на меня так, словно услыхала из моих уст сквернословие.
— Если это шутка, то весьма дурная, — наконец проговорила она.
— Уверяю тебя, это не шутка. Королева Жанна и ее сын приедут в мае. Мы примем их в Шенонсо. Если все пойдет, как было задумано, в августе вы с принцем
— Вряд ли. — Марго поднялась на ноги. — Он — гугенот, еретик. Он меня недостоин.
Я оглядела ее, не решаясь встать из кресла — причиной тому было очередное обострение ишиаса. То, как я поступаю с Марго, было мне совсем не по душе — хоть она внешне и кажется взрослой, все же она мое дитя. Плоть от плоти моей, которую я вынуждена принести в жертву благу королевства. Впрочем, мало кто из нас, женщин королевской крови, выходит замуж по любви; всем нам приходится исполнять свой долг, и Марго повезло больше, чем многим другим принцессам, — ее не увезут в чужую страну.
— Ты забыла, что он принц, — заметила я, стараясь говорить сердечно, но твердо, — и когда-нибудь станет королем Наварры. Так что он тебя более чем достоин.
И добавила, опередив ее возражения:
— А если ты помышляешь о том, чтобы броситься к Карлу, — знай, он уже дал свое согласие. Он тоже считает, что твоя свадьба может объединить католиков и гугенотов.
— Ты и вправду считаешь, будто этот брак нас объединит? — Марго широко раскрыла глаза.
— Отчего бы и нет? Пускай вы и разной веры, но ты родишь ему сыновей и…
— Ты хочешь, чтобы он перешел в католичество, — перебила меня Марго. — Объединение тут ни при чем — тебе нужна победа над Колиньи. Ты хочешь сокрушить его с помощью моей утробы.
Ее проницательность застала меня врасплох, хотя чего-то подобного и следовало ожидать. Что ж, придется воззвать к ее целеустремленности.
— Жанна Наваррская тяжело больна. Когда она умрет, ее сын станет протестантским королем, который правит протестантским государством. Гугеноты видят в нем своего вождя. Я не допущу, чтобы он ввергнул Францию в хаос. Его надо обратить в нашу веру. Кто справится с этим лучше тебя?
— И только-то! — отрывисто бросила Марго. — Стало быть, все это произойдет, как ты желаешь, только потому, что ты так желаешь? Интересно, что будет, когда Жанна узнает о твоем намерении? Подозреваю, она не слишком обрадуется, да и сам принц, уж верно, найдет, что сказать по этому поводу. Тем более что он наверняка с почтением относится к своей вере.
— Что принц может знать о вере? Он был еще ребенком, когда Жанна принялась пичкать его гугенотской чушью. После того как будут сказаны все нужные слова и проведены все необходимые обряды, он скоро поймет, что католические молитвы ничем не хуже протестантских.
— И ты в самом деле в это веришь? — Марго недоверчиво рассмеялась. — Тебе прекрасно известно, что Жанна Наваррская душой и телом предана протестантской вере и сына воспитала в том же духе. Как ты не можешь понять, после стольких-то лет войны с гугенотами, что они дорожат своими обрядами не меньше, чем мы своими?
— Мы
Разговор пошел не так, как я задумывала. С каких это пор моя дочь так трепетно относится к вероучению? Да, Марго добропорядочная католичка, однако мне всегда казалось, что на религию она смотрит примерно так же, как и я: это необходимое установление, коему надлежит следовать, потому что иначе воцарится хаос.
— Ты — принцесса из дома Валуа, — продолжала я. — Став королевой Наваррской, ты сможешь нерасторжимо связать своего супруга с нами. Это твой долг и, право же, невеликая плата за грядущий мир.
Лицо Марго дрогнуло. Неужели мне наконец-то удалось затронуть ее гордость? Пускай она и не без ума от принца Наваррского, но разве может она устоять перед искушением сыграть главную роль в нашем будущем благоденствии?
Наши взгляды встретились. К своему замешательству, я обнаружила, что нисколько не убедила Марго. Дочь смотрела на меня так, словно видела в первый раз, и то, что открылось, было ей совсем не по душе.
— Хорошо, — негромко проговорила она затем. — Я сделаю так, как ты просишь. Но ты не заставишь меня полюбить его.
— Без этого жить гораздо проще. Для нас, Медичи, так оно и есть.
Я тотчас горько пожалела о том, что произнесла эти слова. В точности эту фразу некогда сказал мне папа Климент, и я употребила ее с той же чудовищной целью. Марго вздрогнула, отступила на шаг. Мне хотелось утешить ее, хоть как-то смягчить суровую правду моих слов. Вот только я не могла этого сделать. Не могла ни солгать ей, ни притвориться, будто долг, который я возлагаю на нее, не есть акт отречения, который неминуемо повлечет за собой утрату девических мечтаний.
— Собирайся в Шенонсо, — только и пробормотала я.
Марго сделала реверанс и вышла, оставив меня сидеть в кресле и холодеть от недоброго предчувствия.
Той ночью, улегшись в кровать, я долго ворочалась без сна.
Я любила Марго. Из всех моих детей она и Генрих были самыми яркими и примечательными, воплощали в себе наилучшие черты Медичи и Валуа. Отчего же сейчас я готова обречь ее на брак без любви, если сама слишком хорошо знаю, сколько горя принесет подобный союз? Неужели минувшие годы войн и беспощадной борьбы так ожесточили меня, что я без раздумий жертвую счастьем собственной дочери? Может быть, этот брак вовсе и не предначертан звездами? Все еще можно переменить. Я могла бы пойти к Карлу и…
В дверь громко постучали. Я глянула на свечу — часовые отметины на ее боку давно расплылись в лужице воска. Слишком поздний час для посетителей.
— Ваше величество, здесь дама из свиты Марго! — услышала я голос Лукреции. — Говорит, ее высочество в беде!
Я ковыляла по темным галереям в западном крыле Лувра, которое по моему приказу было закрыто для ремонта. К тому времени, когда мы с Лукрецией оказались перед нужной дверью, я уже задыхалась и нога, пораженная ишиасом, разболелась невыносимо.