Откровения знаменитостей
Шрифт:
— Нам милее коровы и поля. Весной нас тянет на юг Франции, а летом выбираем попрохладнее — едем в сторону Эльзаса. Там поля, леса. Берем с собой еду и питье. Только коровы и мы. Увидев нас, уставятся с любопытством, даже жевать перестают: наконец-то человеки пожаловали. Нам нравится такое запустение. Осенью, конечно, лучше к морю, потеплее, но не в Бретань и Нормандию. Нам давай Корсику, озера.
— Коровы во Франции — что королевы. А какое впечатление производят на вас французские чаровницы?
— Мне показалось, что француженки похожи
— Вы успели заметить, в чем шарм и коварство французских женщин?
— Должен вам сказать, что у тех француженок, которых я знал, никакого особенного шарма не заметил. Впрочем, вряд ли мое мнение может быть компетентным. Да и по части коварства француженок я не специалист.
— Что вы цените в женщинах?
— Я отношусь к тому сорту мужчин, которые идеализируют женщин. Я всех считал существами более чистыми, благородными и возвышенными, чем мы, мужчины. Очень хорошо сказал об этом Булат Окуджава: «Ваше величество, Женщина…»
— Что вас в женщинах раздражает?
— Теперь, когда мне скоро 80, в женщинах меня почти ничто не раздражает.
— Тициан прожил 100 лет. И, как говорят искусствоведы, лучшие полотна написал в 90. Какие свои работы вы считаете лучшими?
— Хотел бы дожить до срока Тициана. Может быть, и я в 90 написал бы свои шедевры. А пока каждую картину стараюсь написать как лучшую.
— С каким настроением вы бродите по Парижу?
— Когда я ухожу из своей мастерской, где всегда со мной родные и близкие люди, даже те, что далеко, и оказываюсь на улице, то становлюсь зрителем в огромном театре. На сцене — актеры: полицейские, клошары, гарсоны в кафе, музыканты в метро, уличные импровизаторы — все они представляются мне участниками представления в роскошных городских декорациях. И, поверьте, меня этот театр очень занимает и бодрит. И на отдыхе, на Корсике, — свой театр. Я смотрю, как жена спасает выброшенных волной медуз. А в деревне вместо парижских декораций природа дарит другие: лес, горы, поля с гуляющими коровами.
— Тамошние овечки и коровки закаленные: спят на воле даже зимой. А как вам, Оскар Яковлевич, удается держать себя в спортивной форме?
— Утром, чтоб не болело ничего, делаю получасовую зарядку. Потом контрастный душ. Ну и дальше другие процедуры со льдом: две большие чашки со льдом выпиваю ежедневно. С них начинается мое омоложение. Вычитал где-то, что лед заставляет организм сопротивляться всяким недугам. Потом ем два яблока, да потверже! Ну и так далее. Еще таблетки принимаю — или французские аптечные, а чаще домашнее ягодное подспорье.
— Россию вспоминаете?
— Не то слово! Это наша жизнь.
— Какой представляется вам издалека сегодняшняя Россия?
— Мне кажется, судя по общению с людьми, по прессе и телевидению, в России все по-прежнему чересчур. Она измучила себя крайностями. В 17-м году началось все с
— Есть ли у вас замысел, который бы вы откладывали, но он вас постоянно зовет?
— На потом ничего не откладываю. Возникает потребность — беру кисть. Никакого иного хобби, увлечения у меня никогда не было. Я любил только рисовать.
Париж — Москва, апрель 2006 г .
Голгофа русского живописца
Сергей Чепик: «Иду, куда хочу. Например, на корриду. Я великий ее любитель»
Знатоки искусства считают его гениальным рисовальщиком и платят за его полотна бешеные деньги. В Лондоне, в соборе Святого Павла, два года будет висеть живописная композиция Чепика «Путь Христа. От рождения до Воскресения». Чепику позировала баронесса Маргарет Тэтчер и была в его парижской мастерской.
К русскому парижанину привез меня поэт Александр Сенкевич. Живет Чепик в старинном доме на Монмартре. К нему, под крышу, ведет винтовая лестница, узкая и очень утомительная. И вот мы в мастерской. Сергей обнимает Сашу Сенкевича, по-дружески приветствует меня. Затворник поражает каким-то беззащитным светом серых глаз. Он показывает портреты прадеда, деда, родителей, жены… И я начинаю свои расспросы.
— Сергей, неужели к вам действительно приходила позировать Тэтчер? Это легенда?
— Ничуть. Маргарет тогда уже не была премьер-министром. Но я с ней был знаком: на моей первой лондонской выставке Тэтчер купила одну мою картину — пейзаж старой Ладоги с видом на храм Святого Георгия. Маргарет внимательно всмотрелась в пейзаж и сказала: «Господи, какая прелесть! Жалко, что я не могу ее держать у себя — мне придется сдать картину в музей: премьер-министр не имеет права покупать что-нибудь дорогое для себя». Прошло два года. Как-то меня спросили, хочу ли я написать портрет Маргарет. Я ответил: «Конечно. С удовольствием». Назначили встречу. Она мне потрясающе позировала в черном официальном костюме — ведь я писал женщину, которая повелевает.
— У нее были какие-то особые пожелания?
— Очень милые. «Можно, чтобы была брошка, которую мне подарил муж?» Она захотела видеть на своем портрете воспроизведение маленькой картины, на которой любитель изобразил ее отца и мужа: они оба были на одном крейсере в 1944 году и высадились на берегу Ла-Манша, откуда началось освобождение Франции. Я исполнил обе ее просьбы, но вынужден был уехать в Париж, не закончив картины. И Маргарет Тэтчер на последний сеанс приехала в Париж, поднялась в мастерскую без охраны. Вот это женщина!