Открой мне дверь. Выпуск № 3
Шрифт:
В 2:14 у комеля раздался взрыв гранаты, через две минуты хлопчик-красноармеец подстрелил Монаха, двигающегося из секрета в лесу к сработавшей ловушке. Парнишка клялся, что выстрелил случайно, хотя понял, что это свой, но тем не менее пуля попала в плечевую кость, перебив её, застряла внутри. Срочно соорудив из лыж санки, красноармейцы потащили раненого в ближайшую санчасть. Возле посечённого осколками деревянного ствола лежал мёртвый здоровенный мужик. Его тоже перетащили к себе для предъявления майору. На трупе не было ни одной армейской вещи, только на шее верёвка с ножом и покорёженная
Почти одновременно вернулись Барма с Клювом и майор привёз Монаха с загипсованной рукой. Ему сделали операцию. Извлекли пулю, сложили кости, зафиксировали гипсом, но как боец он не годился. После тряской дороги Монах цветом был как снег, его потряхивала лихорадка, но ложиться он отказался, пока не выслушает Барму.
Тот доложил, что верстах в пятнадцати лыжня ночного гостя привела к небольшому хутору из трёх жилых домов. Близко подходить не стали, следы запутали.
Француз рассказал, что хутора – основное жильё финнов. Они живут семейно, обособленно. Жизнью соседей не интересуются.
Майор же поведал, что Красная армия прорвала первую линию обороны, но дальше наткнулась на второй укрепрайон, отлично вписанный в рельеф местности. Теперь наступление будет в другом месте. Казакам нужно торопиться, пока в них есть нужда, поэтому выдвигаться нужно немедленно. Но Монах его успокоил, мол, у тебя есть тело, вот его забирай и предъявляй кому следует. Пока хлопцы не отдохнут, дёргаться не следует, выйдут к ночи, перед хутором отдохнут час-другой. Следует осмотреться, аккуратно зайти и вырезать всех жильцов.
– Вам ведь это нужно? У них один пропал, они настороже, а вдруг у них пулемёт имеется. Поторопимся и задачу не выполним, и… ну вы сами понимаете.
Как бы майор ни торопился, пришлось согласиться, а потом, несмотря на уважительный тон, он понимал: слушают здесь не его.
Ещё Монах спросил о состоянии головы ночного гостя.
– Голова цела, осколки спину посекли.
– О, це гарно! Барма, отрежь ему башку, с собой заберёте. Все должны в одном месте лежать. На башку ему будёновку солдатскую старую и кинжал в зубы. Это будет страшно и символично. Когда Маннергейму доложат, он поймёт, от кого привет. Это вы тоже хотели? – спросил у майора.
– Мы хотели, чтоб красноармейцев как баранов не резали. Давайте, хлопцы, сыграем эту страшную оперу.
– Не такая страшная, как противная.
– Не кажи «гоп», под пулемёт сгоряча попадёшь, если сразу не побьют, поковыряетесь. Ну-ка, Француз и Барма, нарисуйте мне планы цёго хутора. Каждый малюйте врозь, як запомнили.
Сравнив два наброска, сказал: «Добре».
– Барма, как видишь начало?
– Если сторожатся, то пост, скорее всего, вот здесь, в сарае. Отсюда и нужно начинать. Часового можно выманить, вроде зверь пришёл. Рысь или росомаха.
– Чего мудрить? Подпалить к свиньям собачьим!
– Неплохо. Тишина нам не нужна. Спалить весь хутор. – Тут майор вмешался. – Только чтоб никто не ушёл.
– Молодёжь во второе кольцо посадим – муха не пролетит. Полчаса на подгонку одежды, оружия, и лыжи майор хорошие привёз. Откуда, кстати?
– У спортсменов занял. Финские, шведские и норвежские.
– Три с половиной часа спать, поснедать и вперёд. Старшина пошёл инструктировать ночную охрану, чтоб не подстрелили своих, когда будут возвращаться.
Постепенно все улеглись, и землянку заполнили обычные звуки спящих мужчин. Кто-то похрапывал, Монах постанывал, майор проверял лыжные крепления, хотя внимательно просмотрел, когда забирал инвентарь на спортивном складе. Ему хотелось своими глазами увидеть страшную работу пластунов. Вспомнились рассказы стариков, как лихо дурачили умелых черкесов в былые времена. Как защищали они родные станицы и табуны, как ходили в ответные набеги в горы Чечни, а ещё не давали покоя мысли о дальнейшей судьбе казаков. Выполнят ли НКВДшники свои обещания. Таких бойцов терять было жалко и нерационально. Тройка стоящих пластунов за пару недель смогла превратить даже не служивших парней в отличную разведывательно-диверсионную команду.
Конечно, научить за это время стрелять «на хруст» в темноте невозможно, но научить не мешать тоже важно. Главное – как они подобрали слова, что учились и тренировались все до седьмого пота и ещё немного. Ах как хотелось ему посмотреть эту команду в деле. Но ему и старшине это категорически запретили. Даже в хорошо продуманной операции всего предусмотреть невозможно и есть вероятность, что кто-то их увидит, запомнит, расскажет. Тогда вся задумка летит к чертям собачьим.
Где-то загрохотало. Бойцы штурмовали неприступную линию Маннергейма. Не всё получалось гладко у Красной армии. Не хватало «слаженности». Артиллерия, боясь задеть своих, слишком далеко накрывала огненным валом от передовых укреплений, авиация вообще мало помогала наземным подразделениям, а то и сыпала бомбовой груз на свои позиции. Да и позиций как таковых не было. Начальство, опасаясь, что, вырыв окопы, бойцов из них не выгонишь, запретило закапываться. Красноармейцы обмораживались и теряли боеспособность без боя.
Сосновым поленом майор открыл раскалённую дверцу печки, подкинул новую порцию дров, заметил, что Монах не спит.
– Болит?
– Терпимо.
– Жалеешь, что не пойдёшь?
– У восьмерых шансов больше, чем у семерых.
– Есть сомнения?
– Слишком много неизвестных, а времени на подготовку нет. Опытных всего половина. – Он приподнялся, посмотрел на спящих казаков. – Послал Барму голову отрезать, а молодых – помочь ему, на самом деле посмотреть на реакцию. Семён наотрез отказался, а Васыль чуть нутро не выплюнул. Вот такие помощники. Ничего, я его заставлю эту башку до хутора доставить. Нехай привыкает. Кровь и грязь всегда рядом с пластуном.
– Ты, говорят, церковь сам строил.
– Часовню.
– Построил?
– Почти. Утонула часовенька. Я её на острове строил, земля не выдержала. Не принял Бог мою жертву. Не уравнять мои грехи.
– Много грехов?
Монах глянул в глаза майору, и тому стало как-то стыдно. «А у тебя самого много или мало?» – спросил себя мысленно майор.
– Ох, и много, прах меня забери! Напрасно я этот разговор затеял, только душу себе разбередил. – Глядя в серые глаза Монаха, он поднял ладонь, как бы прекращая эту тему.