Открой мне дверь. Выпуск № 3
Шрифт:
– Ты, майор, лучше мне честно скажи, ну ты ведь не комиссар, ты ведь нормальный воин, отпустят нас?
– Честно, не знаю. И даже тот, энкавэдэшный комиссар, что мне обещал, тоже не знает. Всё решается в Москве, а что для них десяток казаков. – Он ещё раз посмотрел на спящих казаков. – Давай позже об этом поговорим. Ехать мне нужно, тело отвезти в НКВД. Сдам и вернусь. Удачи хлопцам.
Как только майор вышел, поднялся Скиба:
– Я всё слышал. Что же нам делать? Может, сразу к финнам?
– С дешёвой байкой про планы кровавых комиссаров? Поперёд с хутором закончим. Повысим цену
Вскоре все собрались вокруг плана хутора, нарисованного на земляном полу. Каждый получил место и задачу на каждый из трёх этапов операции: подготовительный, основной и заключительный.
– Одного человека придётся отпустить. Кто-то должен рассказать, нет времени ждать, пока власти найдут. Старший – Барма, если что, не дай бог, его заменит Волик. И если совсем плохо, – Скиба. Клюв возглавит группу прикрытия. Ваша задача – после окончания запутать следы. К хутору пойдёте крестом. Барма – голова, Волик и Скиба – плечи, Француз замыкает, остальные – в середине.
– Нас по возвращении, как вас, не подстрелят?
– Утром красноармейцев заберут, но всё равно возвращайтесь по светлому. На молитву, шапки долой!
– Не тревожьтесь, батько, разыграем как по нотам, – сказал кто-то, уходя.
Где-то снова загрохотало, да так, что земля ощутимо вздрагивала. Старшина объяснил, что подвезли гаубицы крупного калибра:
– Прямой наводкой по дотам бьют.
Ночь Монах провёл в беспокойстве. Не спать для него было обычным делом, но рука болела, лоб горел. Иногда он ненадолго забывался, с испугом просыпался весь мокрый от пота. Понизу тянуло холодом. Откинув овчину, он моментально замерзал и начинал зубами выбивать какой-то быстрый мотив. Стараясь не тревожить руку, надевал валенки, выходил проверять охранение. Старшина каждый раз прогонял его в землянку.
– Пошли почаёвничаем, что-то вид у вас не очень. Служба налажена, только что проверял.
От чая Монаха снова кинуло в жар. Под монотонный голос старшины он всё-таки уснул.
Проснулся казак и, не открывая глаз, понял – вернулись. Громко никто не галдел, но по звучавшим вполголоса подначкам догадался – всё прошло удачно. Разлепил глаза – тут же молодёжь затарахтела.
– Батька, всё зробыли, як вы казали.
– Охолонь. Барма где, нехай он доложит.
Порадовался: молодёжь не впала в уныние, увиденные картины карательной операции если и поразили, то ненадолго.
– Молодца! С боевым крещением! Где Барма?
– На воздухе, с Кутько.
– Подмогните, хлопцы.
Оберегая руку, поднялся, надел папаху, закутался в бурку, поднялся в окоп. Старшина, загасив самокрутку, пропустил Барму Тот, вытянувшись начал доклад.
– Не чинись, не в строю.
Тот спорить не стал, только в позе ничего не изменилось.
– Слегка заплутали, озеро с толку сбило. Не одно оно здесь. Вышли к хутору часам к двум. Отдохнули часок и наблюдать со всех сторон. В сарае пост был.
– Как определили?
– По дыханию, пар выдал. Петуха красного под стреху, мужик не меньше вчерашнего, сам на кинжал спрыгнул. С двумя куренями легко разобрались, а с третьим повозиться пришлось. Пришлось гранатой успокоить. Когда Лаврентий вошёл проверить, баба раненая чуть
– Головы?
– Взрослых мужиков на тычки нанизали и по кругу воткнули. Баб подморозили, как у нас морозят тех, кто чужие сети трясёт, как указатели по тропинке расставили. Правой рукой на хутор показывают, голые выше пояса. Детей уродовать не стали, просто в рядок положили. Дивчину лет двенадцати-четырнадцати Барма отпустил. Вот и всё.
– А голову в будёновке тоже на шест?
– В середину круга из голов, на колоде и кинжал в зубах.
– Кутько, пойдёт таким манером?
– У майора спрашивай. Он вот-вот подъедет. Переезжать будем.
– Куда?
– Может, на передовую, а может, обратно в лагерь.
– В какой?
– Да отчипись, не знаю я.
Красноармейцы разбирали печку, свои вещички уже увязаны, лежат кучкой. Приехал майор Свиридов на грузовике, сперва отвезли Монаха в санчасть, потом бойцов. Вернулись за Монахом, поехали в сторону Ленинграда, в тот лагерь, где готовились. Рассказали всё по дороге. Майор увёз с собой старшину и Монаха. К вечеру Монаха привезли на легковой «эмке». Оказывается, его показывали врачам в военном госпитале.
– Братцы, так меня там крутили, совсем не похоже, чтобы после такого к Духонину отправят. Зачем-то мы ещё понадобимся.
– С рукой-то что?
– Сказали, неплохо, лекаря хвалили. Сложил правильно и осколки удалил.
Казаки повеселели. Может, пронесёт нелёгкая.
Утром пришли за молодыми. Семёна и Васыля увезли, сказали за обещанной наградой, мол, их миссия закончена. Под Ленинградом НКВД их расстрелял.
А майор появился дней через десять. Он и поведал печальную новость, а также рассказал об обращении Маннергейма как президента и верховного главнокомандующего к народу. Призвал он, шуцполицай, финнов вступать в народную полицию для выполнения вспомогательных задач и охраны тыла, запретив самостоятельные действия против Красной армии. Что нам и требовалось. Москва дала самую высокую оценку, хотя и засекретив по самой высокой степени. Молодых из-за этой чёртовой секретности и загубили.
– Теперь, братцы, расскажите, только честно, как вы собирались к финнам чухнуть.
– Плана ещё не было. Барма когда-то с Маннергеймом служил, хотели напрямик к нему обратиться.
– Так, подробней.
– А зачем это вам?
– Есть сведения, что у финнов объявился представитель РОВС. Российский общевоинский союз – контрреволюционная антисоветская террористическая организация. Она много крови пролила. Земляков – белых офицеров – там много. Вашим переходом их эмиссар обязательно заинтересуется. Даже если финны пообещают вам совсем не трогать, побеседовать кому-то со стороны запросто дадут.
– И что?
– Ваш выбор. Хотите вступать, вступайте, перейдёте на сторону врагов России. Но это дорога в одну сторону, пока Советская власть некоторых из вас репрессировала, так сказать, на всякий случай, чтобы уберечь от плохих поступков.
– А ты знаешь, как там нас берегли? – взвился Скиба.
– Уймись, – буркнул Барма.
– Про перегибы сам товарищ Сталин говорил.
– Это он когда говорил, а молодых вчера погубили.
– Короче, – закончил спор Монах, – ты это к чему?