Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
Шрифт:
В рассказах о перегоне стад заметна склонность подчеркивать случавшиеся иногда серьезные конфликты. Жители некоторых деревень относились к пастухам враждебно потому, что голодные овцы опустошали их землю, а коровы утаптывали ее. Их полевые сторожа за специальную плату шли рядом со стадами, пока скот не покидал эту местность. Когда эпидемии не позволяли пастухам перегонять скот, некоторые крестьяне распахивали перегонные дороги и пытались объявить эту землю своей. Но когда в начале XIX века было предложено ввести в законодательство ограничения для пастухов, удалось обнаружить очень мало свидетельств вражды между ними и крестьянами. О том, какую выгоду имели от перегона скота общины, чьи земли находились на пути стад, до сих пор говорят названия мест. Сто девять названий содержат слово fumade («фюмад»), что
Но и без платы за проход в виде навоза перегон стад не был проклятием. Колонны скота, которые двигались по земле, как лайнеры по океану, были великолепным зрелищем. В Париже в Национальном музее народного искусства и традиций есть красивая экспозиция, где показаны колокольчики и вышитые ошейники для овец, шедших впереди перегоняемого стада. (Эта коллекция была собрана во время экспедиции в Альпы в начале XX века.)
Самые ценные животные были наряжены и украшены, когда начинали путь в горы или когда их вели в церковь для благословения. Коров украшали головными уборами, цветами и флажками, а иногда – деревянными башенками с колокольчиками внутри, которые, как верили люди, защищали стадо от молнии.
Несколько овец и коров могли свернуть в сторону и зайти на поля или в сады, но стадо, переходившее на другое пастбище, не было неорганизованной массой. В нем соблюдался строгий порядок. Впереди шли me noun (кастрированные козлы), за ними все остальные длинношерстные козы, бесконечные ряды овец или коров и великолепные белые овчарки, о которых было сказано, что «знакомство с ними – честь». Замыкали шествие ослы, которые везли на себе вещи пастухов, а также тех ягнят, которые были слишком малы и не успевали бы идти рядом с матерями.
На летнем пастбище пастухи жили в burons («бюрон») – маленьких шале или каменных хижинах. Большинство этих хижин были покинуты, когда ирригация, зимнее кормление скота и появление более специализированных пород положили конец доисторическому перегону скота. Многие каменные «бюроны» можно увидеть до сих пор, но пастушьи жилища самого распространенного типа исчезли полностью. Это были хижины конической формы под соломенной крышей, стоявшие на двух или трех колесах, с печью, с трубой, которую подпирала палка с развилкой на конце. Этот передвижной стог поворачивался так, чтобы человек мог следить, что происходит со скотом, и держать ружье наготове. Иногда в коровье стадо пускали одну овцу, надеясь, что волки съедят эту легкую добычу, а коров оставят в покое. Но часто все стадо защищало эту жертвенную овцу, занимая круговую оборону, если коровы чувствовали запах волка. Да и сами овцы вовсе не были легкомысленными животными, как их современные сородичи, которые часто сами не знают, чего хотят. Те овцы были выносливыми худыми зверями с грубой шерстью и умели защищать свою горную территорию. Было известно, что на высоких перевалах над Шамони соперничающие стада овец выстраивались в боевой порядок и яростно нападали одно на другое.
В начале осени стада возвращались в Прованс и приносили «улыбку жизни в огромную пустыню» (Мариетон). В Пиренеях пастухи, «обожженные солнцем так, что стали похожи больше на арабов, чем на французов, шли группами в своих живописных костюмах (широкий берет, ярко-красная куртка или красный пояс, плащ, как у монахов, или просторная овечья шкура), «ведя пони или мулов, которые везли их вещи – несколько одеял, веревки и цепи, и те большие блестящие медные котлы, в которых они собирают и заквашивают молоко» (Жорж Санд).
Спуск с гор был единственным временем, когда в стадах мог возникнуть беспорядок. Животные, которые родились на горных пастбищах, впервые видели мир людей. Войдя через узкий проход в тесный лабиринт деревенских улиц, они обливались потом от страха и в панике мчались по деревне. Даже для пиренейских овчарок, о которых было известно, что они нападали на медведей, знакомство с цивилизацией было болезненным. В 1788 году ученый и политик Жан Дюсоль исследовал
«Владелец этого красивого животного завел его в дом задом наперед. У собаки был такой вид, как будто она шла в ловушку. Мы видели, как она в смятении вонзала свои когти в пол, с ужасом и растерянностью смотрела на окна, стены и все, что ее окружало… Говорят, что так же чувствуют себя дикари, когда впервые входят в наши искусственные жилища».
Инстинкт кочевых животных был сильнее страха. Слабеющее солнце и ставшие длиннее тени были пастухами, которым нельзя было не подчиниться. В Юре и Вогезах, где горцы брали внаем коров на время приготовления сыра, часто говорили, что эти животные точно знали, когда наступает время уходить. Горожане, которые привыкли к беспомощным стадам северных полей или никогда не видели больше пяти или шести голов скота сразу, думали, что это красивая крестьянская легенда. Но существует достаточно подробных описаний самоуправляемых стад, чтобы предположить: животные лучше знали географию и климат страны, чем люди.
В одно октябрьское утро, когда воздух становился более холодным, а трава менее нежной, одна из коров начинала спускаться вниз по склону горы. Пастух упаковывал свои вещи и привязывал сверток к рогам того животного, которому больше всего доверял. Одна корова становилась во главе стада, а остальные следовали за ней, не пытаясь обогнать. Когда стадо спускалось в долины, от дороги начинали отходить тропы влево и вправо; некоторые животные отделялись от стада и уходили по ним в свою деревню. Постепенно стадо редело, и в конце с пастухом оставались только животные из его деревни. Так продолжалось до тех пор, пока каждое животное не возвращалось к себе домой и не входило в свою часть жилища, как крестьянин после долгого дня на поле. Теперь оно будет обогревать дом зимой и составлять людям компанию чавканьем, фырканьем и своим крепким запахом и проведет полгода стоя неподвижно и жуя пищу, пока что-то не скажет ему, что горы снова покрылись ароматной и сладкой зеленой травой.
Часть вторая
9. Карты
Вечером 10 августа 1792 года сорокадвухлетний мужчина стоял на колокольне коллегиальной церкви [30] в Дамартен-ан-Гоэль. Его окружало множество разнообразных научных приборов, и он упорно работал. Он надеялся: никто внизу, на площади, не посмотрит вверх и не увидит, как блестят на солнце стекло и металл. Времени у него было мало: Дамартенская церковь, как и тысячи других памятников тирании и суеверия, была продана государству. Теперь ее в любой день могли превратить в кучу каменной кладки и предметов старины.
30
Коллегиальной называется церковь, которую возглавляет не один настоятель, а совет каноников или духовных лиц. (Примеч. пер.)
Человек на обреченной колокольне прижал свой голубой и странным образом лишенный ресниц глаз к телескопу и посмотрел поверх той местности, где сейчас находится аэропорт имени Шарля де Голля, на дале кий, казавшийся отсюда пятном Париж. Его помощник уже должен был выйти из города и теперь поднимается вверх среди виноградников и каменоломен к своей обсерватории, которая устроена на крыше дома, среди ветряных мельниц Монмартра. С расстояния 20 миль холм, на котором стоит Дамартен, должен выглядеть крошечным островком среди темнеющей равнины. Сейчас помощник, должно быть, зажигает сигнальную вспышку. Ее свет преодолеет пространство между крышей и колокольней, отразившись от параболического зеркала. Одно из зеркал такого типа незадолго до этого дня было установлено на маяке Кордуан в устье Жиронды.