Открытие медлительности
Шрифт:
Вид окружающей природы придавал силы, он помогал от усталости, голода и мозолей на ногах. По крайней мере это была хорошая пища для глаз, когда охота не приносила ничего подходящего или сети были пусты. Десять оленей и тридцать карпов, это хорошо. Две куропатки и восемь пескарей, это плохо. Три дюжины людей, работающих до седьмого пота, съедают много пищи. Основная нагрузка ложилась на вояжеров, это им приходилось тащить на себе лодки, обходя водопады или пороги. Вот почему именно они первыми утратили интерес {со всем этим красотам. Реки хороши тогда, когда они гладкие и широкие. Леса превосходны тогда, когда
Питание оставалось скудным, и это вызвало в конце концов всплеск неудовольствия. Полчаса Джон слушал вояжеров, не говоря ни слова, и только потом сказал, что он прекрасно понимает, с какими почти нечеловеческими трудностями им приходится сталкиваться. Кто не чувствует в себе больше сил продолжать путешествие, может спокойно отправляться назад, никто никого упрекать не станет.
— Это не увеселительная прогулка, — сказал Джон и наморщил лоб, вспомнив, что именно такими словами начал свою речь Нельсон тогда, на «Беллерофоне».
Как бы то ни было, эти слова помогли: вояжеры, несмотря на свою грубость и пристрастие к алкоголю, чем-то напоминали французов. Если бы он отругал их, они бы ушли. А так получалось, что это дело чести. Они снова принялись за работу.
Акайтхо был недоволен тем, что они взяли с собою слишком много подарков для этих никчемных эскимосов, и считал, что из-за тяжелого груза экспедиция слишком медленно продвигается вперед. Он предсказывал раннюю зиму: уже сейчас по утрам мелкие речушки покрываются льдом, а ведь еще только середина августа.
Худ был настолько влюблен, что с трудом справлялся с дежурствами. Казалось, он целыми днями только и думает о том, как бы ему приблизиться к Зеленому Чулку и прикоснуться хотя бы к ее мизинцу.
— Если так пойдет дальше, — язвительно заметил Бек, — он у нас тут еще помрет от любви. Смотрите, прямо горит весь, пора уже тушить!
Поведение Бека день ото дня становилось все хуже и хуже. Он начал покрикивать на вояжеров. Он злословил за спиной у Франклина — Хепберн намекнул, что слышал что-то в таком духе. Он считал всех индейцев ненадежными, лживыми и вороватыми и постоянно давал им понять это. Но самое скверное — он принялся крайне непристойным образом рассуждать о видимых и невидимых прелестях Зеленого Чулка, во всеуслышание заявляя, что он, дескать, покажет Худу, как к этим прелестям подобраться.
Когда же Джон завел с ним разговор об этом и попросил уважать чувства Худа ради спокойствия экспедиции, Бек посмотрел на него дерзким взглядом и воскликнул:
— Уважать чувства?! Вам ли об этом рассуждать, сэр! Нет уж, увольте!
«Этого-то я и боялся», — подумал Джон. Сначала он объясняется в любви, а потом ненавидит. Он не знает меры и не чувствует границы между уместными и неуместными чувствами, что очень грустно и опасно. Но зато он умеет рисовать! Зеленый Чулок взялась позировать ему, и он написал такой чудесный портрет, что Кескарах всерьез забеспокоился:
— Уж слишком он хорош! Боюсь, коли увидит его великий белый вождь, сразу дочку мою и возжелает!
По поводу Вентцеля Бек сказал:
— Вот уж немец так немец! Где бы ни столкнулся с немцами, они всегда будут стоять и размышлять, отчего это они не могут двигаться так же, как другие. А потом непременно примутся доказывать, что все дело в их необыкновенном уме и, стало быть,
Джон уже давно перестал реагировать на каждое замечание Бека, теперь для него был Хепберн первым офицером. Но на сей раз он все же ответил:
— Бывают медленные люди, мистер Бек! Все дело только в этом. А Вентцель — человек все-таки знающий.
Дойдя до озера, которое индейцы назвали Зимним, путешественники остановились на несколько дней, построили хижину, на тот случай, если придется возвращаться этим же путем, и запаслись дичью, чтобы засолить ее или изготовить пеммикан, ведь впереди их ждал долгий переход по реке Копермайн. Ночные морозы крепчали. Однажды утром Акайтхо заявил, что он возражает против того, чтобы двигаться дальше на север в этом сезоне.
— Белые вожди могут идти, я дам вам несколько молодых крепких воинов, чтобы вам не пришлось умирать в одиночестве. Но когда они сядут в каноэ, мой народ будет оплакивать всех как погибших.
Джон осторожно указал на то, что нынешние речи вождя несколько отличаются от тех, которые он слышал в форте Провиденс. Акайтхо ответил с достоинством:
— Я съедаю мои слова. То были слова на лето и осень, сейчас же зима.
Бек поносил на чем свет «коварных дикарей». Даже Ричардсон принялся снова рассуждать о христианской культуре, которой так не хватает этим примитивным личностям. Джон был бы рад, если бы они успели пройти по Копермайну, быть может, даже добраться до моря, но он решил обдумать все как следует за ночь, прежде чем что-то говорить.
На следующее утро Джон знал: Акайтхо прав, опасаясь возможных катастроф в такой местности, где и леса мало, и дичи негусто. Там, на севере, уже погибло от голода и холода немало индейцев, Вентцель рассказывал о гибели целых лагерей.
Джон сказал вождю, что благодарен ему за дружественный и мудрый совет. Зимовать они будут тут. Довольный Акайтхо поклонился, по всему было видно, другого ответа он и не ожидал. Впрочем, он и в самом деле был счастлив оттого, что Джон не стал упираться, и даже на радостях как-то разговорился. Джон узнал, что пользуется у индейцев большим уважением, потому что он так часто беседует с духами умерших. Они наблюдали за ним и видели, как он, задумавшись, иногда смеется как будто без причины и шевелит губами.
Хижине дали имя форт Энтерпрайз. Ей предстояло служить им кровом по меньшей мере на протяжении ближайших восьми месяцев, а что там будет дальше, никто не знал.
Зато офицеры теперь поняли, почему индейцы еще четыре дня тому назад назвали это озеро Зимним.
Бек начал вовсю ухаживать за Зеленым Чулком, намеренно открыто и дерзко. Опять он хочет кому-то что-то доказать. Худ за это время успел продвинуться настолько, что мог позволить себе время от времени брать Зеленый Чулок за руку и заглядывать ей в глаза, и никакому Беку было не заставить его поспешно перейти к более решительным действиям. Джон догадывался, что между Беком и Худом, видимо, произошло объяснение, которое, кажется, ничем не кончилось. Ничто не могло отвадить Бека от его замашек — он так и норовил подержаться за Зеленый Чулок, якобы для того, чтобы получше объяснить, к какой части тела относится его очередной комплимент. Иногда ему удавалось ее даже рассмешить, но Джон был почти уверен, что Бек ей скорее противен.