Открытие мира
Шрифт:
Миша Император женился. Свадьбу играли, но в избу ребят смотреть не пустили - тесно. А с улицы только и было слышно, как невеста выла да как песни пели, кричали "горько". Появилась пропасть белых грибов. Катькин отец мерными корзинами таскает - и одни шляпки, корни бросает, девать некуда. Столько гриба в Заполе, хоть косой коси. Бабы говорят - примета нехорошая. Вот дуры-то, правда? А Двухголового вчера подкараулили в Баруздином омуте, утопить не утопили, но воды похлебать заставили досыта, помнить будет
Сколько интересного происходило в мире! И подумать только - без Шурки!..
Ему не оставалось ничего другого, как хвастаться своей болезнью. Повод для этого тут же нашелся. Друзья пришли навестить не с пустыми руками. Растрепа принесла красивые бусы из рябины, самые дорогие черепочки и морковку. Петух, осмелев и подойдя ближе к кровати, выгружал из карманов стручки сахарного гороха, только что добытые в огороде бабки Ольги, закусанное краснобокое яблоко, пригоршню раздавленной малины.
– Спасибо, - прошептал Шурка, принимая бусы и черепочки, поглядывая на все остальное с еще большей жадностью, но не дотрагиваясь.
– Мне нельзя есть.
– Почему?
– поразился Яшка.
– Не принимает... душа. Я даже не ем сладкий кисель и крендели.
Гости покосились на табуретку, которая стояла возле кровати. Действительно, на ней красовалась препорядочная чашка с киселем и лежали два целехоньких кренделя.
– Совсем ничего не ешь?
– переспросил Яшка, невольно делая горлом глотающий звук.
– Совсем.
– Даже чуточку... не ешь?
– тоненько протянула Катька, незаметно для себя приближаясь к табуретке.
– Эге. Я кормлю киселем и кренделями кота Ваську.
– Ну, Саня, плохи твои дела, коли так!
– "утешил" больного закадычный друг.
– Надо бы, Яша, хуже, да нельзя, - откровенно сознался Шурка.
А невеста шепотом "обрадовала" жениха:
– Ты умрешь с голоду... как бабка Ульяна.
Безнадежно вздохнув, Шурка промолчал.
Некоторое время в избе царствовала тишина. Слышно было, как ползали на полу черные тараканы и жужжали на окнах мухи.
– Саня, поешь немножко!
– посоветовал ласково Яшка, присаживаясь на краешек кровати и стараясь не глядеть на табуретку.
– Ну крошечку, самую малую крошечку, - попросила Катька, и слезы выступили у нее на глазах.
– Я не могу пошевелиться, - простонал мученически Шурка.
– У меня все болит... косточки так и переламываются... О-ох!
– Ради бога, не шевелись, Саня!
– умоляюще сказал Яшка, застенчиво и неловко гладя больного поверх одеяла.
– Ты так стонешь, хоть уши затыкай.
– Ох, и рад бы не стонать, Яша... сил моих больше нет. О-о-ох!
Катька заплакала.
– Умирать с голоду - это уж последнее дело...
– пробормотал он. Подумав, предложил: - Мы тебя накормим. Право слово, мы тебя накормим! Ты лежи и только раскрывай пошире рот... Катька, перестань хныкать, держи Саню за голову, - распоряжался он энергично.
– Растрепища, выше! Не трожь ложку, прольешь кисель! Саня, миленький, открой ротик... Ну, что тебе стоит!
Шурка со вздохом раскрыл рот и проглотил ложку надоевшего черничного киселя.
– Не могу больше, - искренне признался он.
– Если хотите - ешьте сами.
Гости заколебались.
– Нет, зачем же!
– мужественно возразил Яшка.
– Ты выздоровеешь и все съешь сам.
– Нет, нет. Мне все надоело...
– Да? Ах, леший задери, хоть бы денечек похворать, поваляться! воскликнул Яшка, ожесточенно почесываясь.
– Может, и мне кренделей купили бы.
– Я зимой болела, так мамка мне зараз два яйца сварила, - припомнила Катька.
– Я съела и выздоровела.
– А я не могу. Меня тошнит... а есть очень хочется, - сказал Шурка и пожевал губами.
– Но я не знаю, чего поесть, - добавил он, выразительно поглядывая на Катькины и Яшкины подарки.
Тут Петуха осенила счастливая, спасительная мысль.
– Саня, знаешь что? Поешь горошку, а?.. Мы попробуем твоего киселька и крендельков, а ты попробуй горошку.
– Пожалуйста, поешь, - подхватила Катька.
– Не бойся, он не вредит, горох. Им завсегда живот лечат.
– Разве немножко... так, за компанию, - неохотно сдался Шурка.
– Да ешьте же кисель, я смотреть на него не могу!
– сердито добавил он, морщась.
Гости не заставили повторять приглашение. Подъели все начисто и чашку вылизали. Шурка, глядя на них, попробовал горошку, потом попробовал морковки, яблока, малины и признался, что чувствует себя лучше, боли в животе прошли. Он прямо-таки заметно стал выздоравливать.
Друзья повеселели. Шурка предложил поиграть на кровати в черепочки и не отпустил бы Катьку и Яшку до вечера, но те вспомнили, что их ждут на гумне распроклятые сестренки, оставленные на попечение Кольки Сморчка. Поболтав еще немного, они с сожалением попрощались, как взрослые, за руку.
И как только Яшка и Катька ушли, Шурка опять почувствовал себя плохо, скука схватила его за самое сердце.
Не надо ему зависти приятелей, не хочет он лежать на постели матери и ласк ее не желает... На улицу бы!
Он согласен нянчиться с Ваняткой с утра до вечера, исполнять все его капризы, согласен получать подзатыльники, справедливые и несправедливые, не отходить от дома, есть один черный хлеб... Он на все согласен, только бы на улицу!
И судьба смилостивилась над Шуркой.