Открытие Вселенной - прошлое, настоящее, будущее
Шрифт:
В результате до лета 1846 года официальные руководители английской астрономии никаких попыток наблюдения трансурановой планеты не предприняли. Адамc же, понадеявшись на них, ограничился "донесением по инстанции" и не сделал необходимой публикации.
Лишь летом 1845 года во Франции к анализу проблемы приступает Урбен Жан Жозеф Леверье (1811 -1877) и блестяще формулирует решение в двух статьях, опубликованных к весне 1846 года. Эти работы сразу же привлекли внимание не только соотечественников, но и англичан. Срабатывает известный принцип социальной психологии - нет пророков в своем Отечестве. Благодаря работам Леверье (а не Адамса!) меняет свою веру сам Эри, который обратился к Челлису
Челлис в течение 2 месяцев (до 29 сентября) проводит необычайно громоздкую регистрацию положений почти 3 тысяч звезд в заданной области неба площадью в 300 кв. градусов, надеясь найти среди них подвижный объект. По ряду несчастливых совпадений он трижды наблюдает Нептун, но не фиксирует свое открытие и вообще завершает серию наблюдений в уверенности, что планета не обнаружена. И буквально сразу же - 1 октября - узнает из газеты, что трансурановая планета открыта молодым ассистентом Берлинской обсерватории Иоганном Готфридом Галле (1812-1910) и его помощником Генрихом Луи д'Аррестом 23 сентября на том же участке неба.
Леверье оказался гораздо практичней Адамса и не стал обращаться к руководителям обсерваторий, ибо уже тогда включить ту или иную работу в планы научного учреждения было не так-то просто. Инициативный Галле буквально отвоевал право на внеочередные наблюдения и провел их с блеском Нептун был обнаружен в первую же ночь. Этому очень способствовала идея д'Арреста - непосредственно сопоставлять вид звездного неба с картами астрономического атласа Берлинской Академии наук, изданного в конце предыдущего года. Это давало фантастическую экономию времени. Дополнительно Галле и д'Аррест (в отличие от Челлиса) ориентировались на то, что Нептун должен иметь угловой размер около 3".
История подпольной первопроходческой деятельности Адамса всплыла как раз в момент величайшего триумфа Леверье и наделала много шума*. Не слишком благожелательно воспринятая в научных кругах Франции весть о том, что некий безвестный Адаме опередил их кумира Леверье, превратилась прессой в проблему покушения на национальную честь.
*Адамсу едва ли не до конца дней везло на законспирированные открытия. После обнаружения Нептуна он первым определил близкие к истинным параметры орбиты новой планеты (кстати, почти на 50 % отличающиеся от первоначальных предсказаний - его и Леверье), но постеснялся сразу об этом сообщить. Он же внес важнейшее изменение в лапласовскую теорию движения Луны, в которое сначала просто не поверили. Но впоследствии именно оно позволило учесть такой важный фактор взаимодействия, как приливное трение.
Но время - линза истины. Оба ученых, несмотря на ажиотаж, стали друзьями.
Леверье впоследствии возглавил Парижскую обсерваторию и много сделал для расцвета астрономии и небесной механики у себя на родине. Он провел в жизнь гигантскую программу по составлению таблиц планетных орбит - многими его данными успешно пользуются до сих пор. Он же впервые обратил внимание на вековое смещение перигелия Меркурия, необъяснимое в рамках теории Ньютона.
Адамc со временем занял пост директора Кембриджской обсерватории и даже в течение одного выборного срока возглавлял Английское астрономическое общество.
История планетных открытий на этом не завершилась - Нептун привнес новые загадки и даже не решил всех проблем с движением Урана. Однако поиск следующей 9 планеты, Плутона, развивался как бы по известному сценарию.
Достаточно полные вычисления орбиты Плутона провел американский астроном Персиваль Ловелл (1855 -1916), который всего за год до смерти приступил к систематическому его поиску на телескопе своей обсерватории в штате Аризона. Здесь же, в Ловелловской обсерватории, ассистент Клайд Томбо в 1929 году стал
Я относительно подробно (хотя и не так подробно, как хотелось бы) остановился на истории открытия Нептуна вовсе не из желания лишний раз пересказать ее хитросплетения. Важнее другое - в ней ярко проявились некоторые новые тенденции науки, на которых стоит немного задержать внимание.
Во-первых, наука 19 века принимает выраженные организационные формы. Астрономия уходит из рук любителей-одиночек, все большую роль играют учреждения, стягивающие единой структурой более или менее крупные коллективы исследователей. Даже самый похвальный энтузиазм талантливых одиночек, не включенных в систему научного поиска, с трудом пробивает себе дорогу, как это видно в истории Адамса. Уже во времена Ньютона в науке было тесновато, и из-за одновременно проводимых исследований вспыхивали конфликты. В 19 веке, когда одним и тем же вопросом иногда начинают заниматься десятки людей, проблема включенности ученого в хорошо функционирующий коллектив, необходимость постоянного потока информации о его работе выступают на первый план. Это значительно повышает требования к уровню профессионализма. Иной темп жизни и развития науки предъявляет свой счет. Небольшие частные обсерватории и лаборатории потихоньку уходят в тень - они, как правило, не могут обеспечить необходимых масштабов и темпов работы.
Если в коперниковские времена ученый мог жить ощущением собственного течения мысли, ориентируясь по ярким и практически неподвижным звездам веками возвеличенных классиков, то теперь он чувствовал себя песчинкой - в лучшем случае островком - в общем потоке идей. Интеллектуальная вселенная стала переменной - многие маяки замерцали и погасли. На протяжении одной жизни, а не веков и тысячелетий стали меняться существенные детали картины мира. Мнения, в высшей степени правдоподобные и обоснованные вчера, назавтра могли развеяться совокупностью более точных вычислений и наблюдений. И это был лишь ветер из будущего - лишь неспешные тени того фантастического калейдоскопа новизны, которым заискрился 20 век.
В связи с этим выделяется и второй важнейший аспект - всеохватность увлечений, свойственная Возрождению и основанная на убеждении, что существует некая простая и универсальная картина мира, лишь до поры сокрытая от безграничного ума высшего творения Господня,- эта всеохватность постепенно исчезает, хотя ее остаточные явления сохранялись до недавних времен.
Ученые в отличие от общеобразованных дилетантов почувствовали это весьма остро. Дело не только в том, что один человек просто физически не был способен вести серьезные исследования во многих областях знаний. Возникало новое разделение труда, характерное для коллективной работы,экспериментальная деятельность, требующая тренировки органов чувств и глубоких технических навыков, зачастую не позволяла сосредоточиться на отыскании новых моделей и применения сложных математических методов, и наоборот.
Так произошло разделение ученого мира на экспериментаторов и теоретиков. Еще Коперник и Тихо Браге использовали свои наблюдения для построения собственных теоретических схем. Но уже Кеплер выступает в основном как теоретик по отношению к наблюдениям Тихо Браге и математическим путем выводит свои законы. Ньютон, ставивший превосходные механические и оптические эксперименты, в небесной механике выступает как чистый теоретик - здесь его исходным материалом были в первую очередь даже не данные наблюдений, а эмпирические законы Кеплера. Галлей совмещал функции астронома-наблюдателя и теоретика, выводившего из общей теории Ньютона конкретные предсказания для наблюдений.