Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011
Шрифт:
Богданова О.А.: Но я с этого и начала свой доклад. У Достоевского это начало —
Человек. В 1839 году Достоевскому еще 18 лет, и он пишет в письме брату: «Человек есть тайна, … и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь…», — с этого я начала доклад.
Достоевский и к Богу приходит, разгадывая тайну человека. Сначала у него Христос — герой человечества (я приводила тоже этот пример). Он приходит к Богу, тыкаясь в разные пределы
Антропологической границы — в «Двойнике» он нащупывал уже онтическую топику границы, — я просто об этом не говорила, и виртуальную. Он ведет свой поиск.
Антропологические
Хоружий С.С.: Сама категория, сам термин «доминирующая» предполагает уже выход с уровня антропологии на социальный уровень. Есть социум, и в нем доминирует такой тип, то есть больше представителей данного антропологического типа. Но само «больше» — это уже социальная характеристика, на социальном уровне, когда мы говорим об обществе.
Богданова О.А.: То, что доминировала формация человека безграничного в эту эпоху, не противоречит тому, что Достоевский мог исследовать другую формацию. Представление о виртуальной Антропологической границе появилось в Романтизме, но этот тип не был тогда доминирующим. Но этот тип уже был достаточно очевидным, на мой взгляд.
Дмитрий Щукин: Здесь, наверное, можно говорить о том, что человек в течение жизни испытывает определенные метаморфозы, то есть что доминирующая формация может меняться в течение жизни. Мечтательность более характерна для юности, а в детстве можно говорить об игривости, виртуальности.
Богданова О.А.: В имеете в виду смену «формаций» в процессе онтогенеза?
Дмитрий Щукин: Да. И на творчестве это может проявляться примерно таким же образом. Возможно, даже на общекультурном уровне можно проследить такие же изменения, внутри формаций европейской мысли таких, как романтизм и т. д. Например, виртуальность свойственна детству, а мечтательность — это уже переход к формации человека разумного или, точнее, безумного.
Богданова О.А.: Это не очень понятно.
Реплика из зала: Но в докладе было сказано, что русское большинство — мечтатели всех возрастов.
Богданова О.А.: Да, так считал Достоевский. Человек «Подполья» — это человек русского большинства, а по сути он — мечтатель.
Дмитрий Щукин: Мне показалось интересной в докладе идея соотношения прелести и мечтательности. Какую вторую прелесть, наряду с мечтательностью, называет Григорий
Синаит?
Богданова О.А.: Я говорила о мечтательности и мнении у Игнатия Брянчанинова.
Дмитрий Щукин: Но вы также сказали, что Григорий Синаит различал два вида прелести.
Богданова О.А.: Там говорилось о прелести мечтательности и прелести воздействия.
Это Добротолюбие, том 5, главка 118.
Дмитрий Щукин: Получается двоякое словоупотребление термина прелесть: иногда речь идет о безумии, иногда о воображении и фантазии.
Иванова Е.Л.: Мне кажется, что более точно определить термин «мечтательность».
Отсюда все нестыковки получаются. Что вы называете мечтательностью? Одно дело мечтать, воображать в смысле некоего идеального действия. Мы прекрасно знаем, что мечтание и воображение — действия позитивные, это базовые способности человека. Психологи, например, хорошо знают, что если человек не умеет
Хоружий С.С.: Очевидно, что у Достоевского речь идет о тех людях, у которых состояние закрепилось, стало доминантным, и они не могут из него выйти.
Иванова Е.Л.: Я понимаю. Но как мы антропологически определим статус такого состояния? Это патологическое состояние, болезнь? Ведь это, вроде, уже не норма, но получается, что и не болезнь — к врачу не обращаются. Что с точки зрения антропологии это означает?
Богданова О.А.: Это очень интересное замечание.
Хоружий С.С.: Требуется некоторая работа с термином. Следует отсечь какие-то мелькающие в обыденном употреблении коннотации как иррелевантные, и выделить главную часть, которую мы концептуализуем. В докладе вы уже довольно близко подошли к построению концепта. Случайные мелькающие стороны смысла и значения заведомо здесь не имелись в виду. Но стоит уточнить, что в мы включаем и что не включаем в понятие.
Иванова Е.Л.: В докладе также как синонимы употребляются термины «психологическая реальность», «виртуальная реальность», «фантазийная реальность». Все это требует уточнения, потому что это не настолько синонимы, чтобы полностью совпадать по объему.
Богданова О.А.: Есть такой термин — психологическая виртуальная реальность, то есть это не компьютерная, а психологическая.
Иванова Е.Л.: Это понятно, но на бытовом уровне, а на понятийном? Как категориально квалифицировать мечтательность — это состояние человека или его практическое действие? Например, чтение романа Достоевского — это мечтательность, или это некоторое духовно-практическое действие, или еще что-то?
Богданова О.А.: Не мечтательность, конечно, это духовно-практическая деятельность.
Хоружий С.С.: Да нет. Здесь вопрос совсем в другом. Это эстетическое восприятие, это эстетический акт, культурная практика.
Вопрос из зала (№ 3): В «Записках из мертвого дома» (об этом писал и Лев Шестов) преступники — люди «без добра», или если можно так сказать «со злой волей», оказываются, по Достоевскому, самыми сильными и лучшими людьми России. Как это можно понять с
Вашей точки зрения? Что это за антропологический тип?
Богданова О.А.: Я не помню, что именно говорил Лев Шестов по поводу «Записок из мертвого дома», но верно, что Достоевский не видел в преступниках «благой натуры». А новоевропейская просвещенческая антропология считала, что человек изначально обладает «благой натурой», что по своей натуре он добр. Молодой Достоевский разделял это общекультурное в его время воззрение. Так считали и социалисты-утописты, и ведущие философы того времени, в частности Фейербах, под влиянием которого Достоевский в то время находился. Но жизненный опыт показал ему, что это не так. В частности, это был опыт «Мертвого дома». И он стал размышлять, а что же в человеке главное? И увидел свободу.