Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011
Шрифт:
В терминах антропологического диагноза это совсем другой диагноз.
Богданова О.А.: Да, тут очень сложно. Героев позднего Достоевского нельзя определить однозначно. В них есть и то, и другое.
Хоружий С.С.: А это не сводит на нет наше с вами предприятие антропологической диагностики? Мы поставили один диагноз, а затем сказали, что и любой другой ему тоже можно поставить?
Богданова О.А.: Нет, это не совсем так, конечно. Просто о «мечтателе» у позднего
Достоевского я еще не думала. Это тема для следующего
Хоружий С.С.: Я бы к этому добавил следующее. Здесь кстати был упомянут герой
Достоевского Шатов, славянофил. Был один конкретный род мечтательства — славянофильство, к которому был причастен сам Достоевский. И здесь возникает та самая сложность. Это существенные моменты его собственного мира, и сам внутри себя он не вынес такого диагноза. К взглядам Шатова он сам причастен. И дать полное разоблачение
Шатова означало бы дать разоблачение собственных позиций. Этого мы все таки не найдем.
Богданова О.А.: Отождествлять взгляды Достоевского-публициста и взгляды Шатова, конечно, нельзя. Там есть достаточно существенные различия. Но есть и определенная близость. Но если так говорить, то Достоевский причастен в той или иной мере ко взглядам всех своих героев. А что касается славянофильства как мечтательства, то Достоевский дал ему довольно резкую характеристику как мечтательству в «Петербургской летописи» 1847 года. Там есть о славянофилах в негативном духе.
Хоружий С.С.: Во всяком случае, тема эта большая, и суждения Достоевского 1847 года это не то, что его суждения 1877 года.
Вопрос из зала (№ 1): Как Вы думаете, Достоевский нашел грань между конструктивным смысложизненным мечтанием человека и деструктивным, бесовским мечтанием?
Хоружий С.С.: Мне не очень ясен словарь, который вы употребляете. По-моему, он расходится у Вас со словарем доклада. В докладе какой-то позитивной и конструктивной формации мечтательства не выделялось. Тогда бы это было уже не мечтательство.
Продолжение вопроса: Но что-то было сказано. В таком духе были произнесены слова.
Богданова О.А.: У раннего Достоевского романтическая мечта всегда воспринимается в положительном духе. Мечтательный мир в романтизме выше мира эмпирической действительности. Но надо сказать, что Достоевский ушел от этого. Он фактически не говорил о мечтательстве в положительном смысле. Хотя идеализм «Петербургской летописи» в смысле, как вы сказали, проективной виртуальной деятельности, он воспринимался положительно. Но практически во всех произведениях, где говорится о мечте, где употреблено слово «мечтательство», оно употреблено в смысле фантазерства по
Шиллеру.
Продолжение вопроса: А мечты, связанные с реальным смыслом жизни человека?
Богданова О.А.:
Хоружий С.С.: Так мне и представлялось. Здесь мы выходим за пределы этого типа.
Вопрос из зала (№ 2): Спасибо за очень интересный доклад. Я хотел попросить вас прокомментировать высказывание одного современного и весьма одиозного писателя, который сказал, что Достоевский нашел уникальные образы героев, но не нашел, чем их занять, поэтому они бесконечно исповедуются друг перед другом. То есть круг героев
Достоевского достаточно ограничен, у него нет героев из широких масс, из крестьян. Мысли его героев мало связаны с мироощущением тех людей, которые в большинстве населяли страну. Не есть ли это результат того, что в философии Достоевского нет ничего постоянного? Мироощущение героев очень оторвано от мироощущения больших народных масс.
Хоружий С.С.: Очень дискуссионно то, что вы говорите. Уже тогда, когда романы
Достоевского появлялись, общественное сознание России признавало, что рисуемые там типы сознания, принадлежат России, что романы эти о российском современнике, о читателе.
Они немедленно опознавались как с подлинным верные. Не очень ясна претензия. Вы ее возвели к словам какого-то современного, не названного вами писателя, но на самом деле это высказывание кажется пережитком какого-то классового социального марксистского подхода прежних времен. Причем тут широкие массы? Мы говорим об антропологии. И в качестве антропологических, да и идейных суждений типы Достоевского были признаны как необычайно характерные для того общества и для того времени, когда они появлялись. Они сразу воспринимались как очень характерные, взятые из жизни. Так что ваш тезис непонятен, если не иметь в виду позабытый уже ход марксистской мысли: а вот если бы мужик взял и прочел, он бы не признал героев Достоевского близкими к его жизни. Другой логики, в которой мог бы возникнуть ваш аргумент, я просто не вижу.
Продолжение вопроса № 2: Но все-таки в философии есть что-то постоянное?
Хоружий С.С.: Что значит «постоянное», что вы имеете в виду?
Сержантов П.Б.: Мне показалось, что это вопрос о первоначале в философском смысле, о какой-то первостихии, из которой все строится. Например, если в одном случае это атом, материя, то в другом случае это Бог. А у Достоевского есть такое?
Хоружий С.С.: То есть это вопрос о популярных типах мировоззрения?
Богданова О.А.: Но я с этого и начала свой доклад. У Достоевского это начало —
Человек. В 1839 году Достоевскому еще 18 лет, и он пишет в письме брату: «Человек есть тайна, … и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь…», — с этого я начала доклад.
Достоевский и к Богу приходит, разгадывая тайну человека. Сначала у него Христос — герой человечества (я приводила тоже этот пример). Он приходит к Богу, тыкаясь в разные пределы
Антропологической границы — в «Двойнике» он нащупывал уже онтическую топику границы, — я просто об этом не говорила, и виртуальную. Он ведет свой поиск.