Открытый сезон
Шрифт:
Магнитофон стоял на кухонном столе, точно такой же, как и тот:
— Мне пришлось перебраться в ваш район из другого штата, познакомиться с вами лично, изучить ваши жизни и привычки. И придумать план…
Да кто же это, черт? Он должен был быть здесь несколько минут назад.
Он стоял, пытаясь опознать голос, зная, что он ему знаком. Но откуда? Дверь хижины скрипнула на ветру. Он резко повернулся, ружье дернулось. Никого не было. Он вернулся к магнитофону.
Тот небрежно раскручивал свое бесстрастное послание!
— Смешно, не правда ли? Самый первый раз, когда вы только испробовали это и именно за него
Кен поднял магнитофон со стола, отключил его и только потом сообразил, что кнопка могла быть соединена со взрывателем. Опять он спорол глупость.
Тишина.
Остаток дня он провел в хижине, выжидая, время от времени выглядывая в дырочки, предусмотрительно прострелянные в ставнях.
Ближе к вечеру, когда начало темнеть, он забаррикадировал входную дверь, притащив из спальни кровать, потом шкаф и тяжелый обеденный стол, свалив их один на другой. Закончив, он спрятался от любой возможной линии огня, с ружьем наготове и свернулся на брошенных на пол покрывалах.
Ночь была страшно длинная, самая длинная из всех, что он мог припомнить. Он дремал урывками, не позволяя себе заснуть слишком глубоко. Один раз он проснулся и ему показалось, что уже должен быть рассвет. Но было только одиннадцать часов.
Ему снова приснился кошмар. Он, Грэг и Арт, все вместе, баловались с Сэнди там, в мотеле, и вдруг она превратилась в ухмыляющегося мужчину, который махал на них ружьем и задирал рубашку, показывая им чернеющее и изгрызанное крысами место, где были половые органы. А Арт хохотал и хохотал, приговаривая: «Вот потому-то мне и нравится по моему способу».
В моменты полного пробуждения он прислушивался к шороху ночного ветра, плеску воды на берегу озера, редкому потрескиванию деревьев в лесу. Он пытался разобрать какой-нибудь определенный план, но поймал себя на том, что все меньше и меньше думает, как выловить самого охотника. Все больше и больше его мысли сбивались на то, как добраться до берега. Отправляться ли ему сразу в Южную Америку, или домой и прямо в полицию, блефовать и обвинять — это решение он мог принять позже. А в данный момент как ему пересечь этот барьер из ледяной воды, да еще, чтобы его не пристрелили? Может ли быть, что охотник вычислит его и будет там в своей лодке, с фонарем и крупнокалиберным ружьем наготове? И он сам, загнанный в ловушку в воде, как водяная крыса пли раненая утка!
Потом внезапно возник другой вопрос. Где же этот охотник оставил свою лодку? Если ему выйти из хижины и тщательно поискать, разве он не найдет ее? При мысли об этом он неожиданно почувствовал себя спокойнее. Потом сразу же провалился в глубокий сон.
Когда он проснулся, сквозь щели и дырочки в ставнях из-под забаррикадированной двери сочился дневной свет. Он чувствовал, себя окостеневшим и больным. И этот холод. Но все уже решено. Так он больше не выдержит. Надо искать лодку. Если к вечеру она на обнаружится, придется рискнуть на ночную переправу. Он не собирался пытаться сразиться с убийцей. Он собирался сбежать. Самой навязчивой в его голове была мысль, что сейчас уже в любой час может пойти снег. А снег означает, что он уже не сможет передвигаться не оставляя следов. Надо успеть уйти прежде, чем это произойдет.
Он отодвинул от двери мебель, толкнул дверь, оставшись сам в тени, чтобы выглянуть.
Он сосредоточился и решил рвануть. И тут он увидел свой рюкзак.
Он стоял на краю крыльца, ближе к двери. Ночью его забрали с потайного холма и положили сюда.
И это было хуже, чем записанный голос. Это было даже хуже, чем Грэг.
Это означало, что любой его ход, любое движение прослеживалось и предугадывалось.
Он уставился на рюкзак, зачарованный, чувствуя прилив тошноты. Зачем его сюда положили? Может быть, только одна причина — чтобы свести его с ума. Довести его до такого состояния, что он потеряет всяческую осторожность и станет легкой добычей. Как вчера. Магнитофон уже не действует — попытаться найти, что-нибудь другое, что угодно, Лишь бы это говорило о том, что нигде не спрятаться и никакой надежды нет.
Ледяной холод прошел через его пах и спину и добрался прямо до затылка. До тех пор, пока его будут так держать в напряжении, он не убежит, а потом будет слишком поздно. Может быть, и в этом причина?
Ну что же. Теперь ему просто необходимо найти лодку. Он не рискнет переправляться через открытое водное пространство без нее. Он пытался не паниковать, думать спокойно. Лодка. Нельзя допустить, чтобы его мозг двигался кругами. Лодка. Не надо думать ни о чем другом.
Если тебе надо спрятать лодку, по-настоящему хорошо спрятать, куда ты ее денешь, легкую переносную лодку? И он внезапно понял, где должна находиться лодка. Не на берегу, где ее можно было найти, но там, где никому бы не пришло в голову ее искать. На лесопилке. В яме для пепла или в крысиной дыре, может быть. Или по другую сторону железной двери, на дне печи. Впервые за два дня рот Кена исказила слабая улыбка. Начала потихоньку возвращаться уверенность.
Он решил оставить свой рюкзак отправившись на кухню, он набрал запасов сухих пайков, чтобы хватило на несколько дней. Прицепил флягу, напихал в свою куртку спички, сигареты, компас и чистые носки, Обвязал вокруг пояса свежую шерстяную охотничью рубашку, свернув ее, как тяжелый пояс. На его охотничьих штанах были дополнительные карманы. Их он заполнил патронами.
До густого кустарника, лежавшего между опушкой, вокруг хижины и лесопилки, он добрался без приключений. Вороны, усыпавшие дерево неподалеку от озера, смотрели вниз, не шевелясь. Одна тяжело замахала крыльями и перелетела на крышу лесопилки.
Кен подумал, они набросятся скоро на Грэга, если он все еще там, если, конечно, после крыс что-нибудь осталось.
Ворона следила за тем, как он пробежал к восточной части лесопилки, там лег, как он это делал вчера, вдруг слетела прочь, издавая для других резкие предупреждающие возгласы.
Кен приложился к той же щели, что и прежде. Лесопилка была безобидно тихой и пустынной. Он пролез внутрь, используя выбитую вчера доску. И угрожающе выпрямился. Внутри казалось холоднее, чем снаружи, сырой заплесневелый холод. Изо рта его валил пар.