Отлученный (сборник)
Шрифт:
Зэк говорил все тише, наклонив голову и уставившись на загибавшиеся вверх носки сабо.
– Он психанул и обозвал их убийцами. Вроде как Мюрден задохнулся изза застрявшей у него в горле кошачьей шкурки. А потом Вернанше его подвесил для развлечения.
– А филин что говорит?
– Ничего. Он и не такое видал! У Мюрдена - ни семьи, ни коголибо из близких. Он имел пожизненное. Ничего удивительного, что он повесился, понимаешь? Никто не станет проверять, одним жмуром больше, одним меньше. А лезть в эту историю
– Они отделали Ксавье?
– На ногах еще стоит. Он обезумел от ярости, поэтому они заколебались. Но Вернанше сказал, что он ничего не потеряет, если немного подождет. Вот я и подумал о тебе.
– Правильно сделал, - поблагодарил Ла Скумун.
– Мне мотать еще пять лет, хочу выйти отсюда на своих двоих, а не в деревянном костюме. Так что, я тебе ничего не говорил. Ладно?
– Не волнуйся. А что ты думаешь насчет Ксавье?
Звонок сообщил об окончании прогулки.
– В один из ближайших дней его найдут повешенным. Это заранее известно. Вернанше не может его выпустить.
Ла Скумун слегка дотронулся до плеча соседа, и они разошлись по своим цехам.
Ла Скумун оторопел: приехав в Марсель помочь Ксавье, он загремел в тюрьму. А накануне побега, когда он должен был бежать вместе с Ксавье, возникали всевозможные трудности.
Ксавье не сможет дождаться зимы. Все, что Ла Скумун сделал для него, скоро станет бесполезным изза мести Вернанше Цыгана.
Этот Вернанше никогда не покидал штрафного изолятора. Там была его вотчина. Узник - это пустое место; а узник, гниющий в карцере, и того меньше.
Корпус штрафного изолятора находился не просто не на пути, намеченном Ла Скумуном для побега, а вообще в противоположной стороне. Ла Скумун подумал о том, чтобы убить Вернанше. Если ему удастся заставить Цинковый воротник отвести его в корпус штрафного изолятора, он всадит пулю в голову Вернанше и освободит Ксавье.
Вот только они окажутся блокированными в централе вместе со всеми своими надеждами.
Он провел бессонную ночь, его не покидал образ Женевьев. Ему даже казалось, что он слышит ее голос. Он представил себе, как придет один, как она спросит, где Ксавье, а он не будет знать, что ответить.
Ла Скумун принял решение и, выйдя на работу утром следующего дня, попросил бригадираИтальянца достать у башмачника старый сапожный нож.
– Предложи ему шоколад, он согласится.
Он сохранил продукты из последней передачи, чтобы подкормить Ксавье после его выхода из карцера.
Итальянцу не пришлось менять шоколад на кусок стали. Ла Скумун попробовал пальцем лезвие. Как бритва! И небольшое острие для тонких работ.
Он отрезал полоску грязной тряпки, валявшейся в углу, прижал нож к запястью и прикрутил его тряпкой.
Во второй половине дня директор и старшие офицеры сидели в зале внутреннего суда. Ла Скумун принялся без разрешения
Около трех часов он был доставлен в зал внутреннего суда и получил восемь суток карцера «за создание помех работе цеха».
Вместе с ним за различные нарушения режима в карцер отправились еще двое зэков. Конвой оставил их в коридоре куда выходили двери камер карцера. Дежурный надзиратель не утруждал себя, все делал его помощник из заключенных.
Наказанные разделись, и Вернанше раздал им специальные робы: без пуговиц и провонявшие сыростью стен и селитрой.
Ла Скумун замешкался, чтобы других развели по камерам. Вернанше был на голову выше его. В отличие от большинства цыган у него были маленькие глазкипуговки. Он был упитан и, прежде чем заговорить, вытирал рукавом толстые губы.
– Идешь что ли, мать твою?
– крикнул он Ла Скумуну.
Тот подошел к последней камере в конце коридора, но едва шагнув через порог, сказал, указывая на нечто в центре камеры:
– Это что такое?
Вернанше вошел посмотреть, и Ла Скумун тотчас приставил острие ножа к его животу. Тот отступил к стене.
– Молчать!
– приказал Ла Скумун, нажимая сильнее. Острие прокололо кожу.
– Ксавье Аде еще жив?
– Да, - хрипло выдавил из себя цыган.
– Встань на пороге и выкрикни его имя.
Он подтолкнул его двери, оставшись в камере, невидимый для надзирателя.
– Восьмой! Эй, восьмой!
– закричал помощник надзирателя.
Это был номер камеры. Никто не ответил. Ла Скумун надавил посильнее. Если Ксавье умер, это все меняло.
– Восьмой!
– продолжал кричать Вернанше.
– Разговаривай с ним как обычно, - приказал Ла Скумун.
Вернанше бросило в жар. Он приложил руки рупором корту.
– Ну, падла, будешь отвечать?
Ксавье ответил ругательством. Судя по тембру голоса, он сильно ослаб.
– Ладно, - сказал Ла Скумун, втянул Вернанше в камеру и прижал к стене.
На их лица падал слабый свет, проникавший через открытую дверь.
– Смотри на меня, - велел Ла Скумун.
Глаза Вернанше выдавали его панику.
– Я спустился изза него, - продолжал Ла Скумун.
– Дашь ему пожрать! И больше не станешь морить его голодом, чтобы он скорее откинул копыта. На воле типы вроде тебя чистят нам ботинки, понял?
– Я ничего не делал, - запротестовал тот.
– Собирался. Если хоть пальцем его тронешь, я выпущу из тебя кишки, и никакие филины меня не остановят. Вот тебе доказательство…
Он повернул ножик. Цыган вздрогнул.
– Тебе кажется, я перегибаю палку?
– сыронизировал Ла Скумун.
– Что Ксавье и я привередничаем? Скажи, ты так считаешь?