Отморозки: Новый эталон

Земляной Андрей Борисович

– Тогда ты все равно не прав, – вздохнул Глеб. – Ситуация у нас – б… в превосходной степени…

Колчак сидел в автомобиле и, пережидая, пока осядет поднятая колесами пыль, пытался разглядеть: кто торопится к автомобилям от дивизионной караулки? Странно, но что-то никого не видно. Может быть, из-за пыли?..

Но нет. Пыль осела, а у караульного помещения не видно никакого движения. «Любопытно, – подумалось Александру Васильевичу. – Прямо как на корабле: вахтенный у трапа тоже ни к кому не подойдет…» Он легко тронул своего адъютанта за плечо и как можно более небрежно произнес:

– Сходите, Михаил Михайлович [31] , узнайте: что это за такая

радушная встреча?

Лейтенант выпрыгнул из авто и поторопился к полосатому шлагбауму, возле которого из обложенного мешками с песком гнезда угрюмо таращился пулемет и угадывались головы расчета.

До адмирала донеслись голоса: рассерженный и злой – Комелова, спокойный и уверенный – кого-то из пулеметчиков. Внезапно пулемет резко качнулся, и его дуло едва не уперлось флотскому лейтенанту в грудь. И Александр Васильевич расслышал четко и ясно:

31

Имеется в виду лейтенант М. М. Комелов (1890–1918?), бывший в описываемый период личным адъютантом Колчака.

– Три шага назад, а не то открываю огонь на поражение. Пять секунд, время пошло!

Одновременно с этим над караулкой завыла сирена. И через считанные секунды в голову Колчака уперся ствол, а еще один – в грудь…

– Спокойно выходим, руки держать на виду, – распорядился молодой подпоручик с белым крестиком и двумя солдатскими крестами на груди. – Выходите, ваше превосходительство, не заставляйте меня применять к вам силовые методы убеждения…

Следующие двадцать минут в жизни Колчака были такими… такими… Одним словом, ничего подобного ему не доводилось переживать ни в полярных экспедициях, ни во время войны.

Его совершенно невежливо, хотя и аккуратно, загнали в какое-то помещение, предварительно надев на голову мешок из черного шелка. Загнали вместе с шофером, двумя вестовыми, флаг-офицерами и адъютантом, где, во-первых, всех разоружили, во-вторых, ловко сковали всем руки за спиной, а в-третьих – его посадили в отдельную комнатку без окон, где в глаза ему бил яркий электрический свет, а из темноты кто-то настойчиво бубнил: «Цель попытки проникновения на режимный объект? Способ связи с заказчиками? Рекомендую сотрудничать со следствием: зачтется на суде…» От всего происходящего Колчаку стало казаться, что он сошел с ума…

– Ну, и где эти диверсанты?

Дверь в комнатку распахнулась, и тут же ее всю залило светом. Выяснилось, что он сам сидит за столом, на котором установлена лампа-рефлектор, а перед ним, на хозяйском месте расположился суровый, звероватого вида армейский капитан с Георгием на кипенно-белой гимнастерке, почему-то расшитой гусарским шнуром того же цвета. Колчак повернул голову, чтобы узнать, кто назвал его диверсантом, но тут же ударила команда:

– Не оборачиваться!

– Перестаньте, Николай Николаевич, – произнес не лишенный приятности баритон. – И отпустите его превосходительство вице-адмирала Колчака. Он – не диверсант, во всяком случае – в настоящее время.

С Александра Васильевича сняли наручники, и он наконец смог встать со стула и обернуться. Перед ним стоял генерал-лейтенант Анненков.

– Добрый день, господин вице-адмирал, – поздоровался Анненков без улыбки. – Извиняться не стану: мои люди действовали строго по уставу. Чего не скажешь о вашем спутнике. Кстати, – генерал улыбнулся одними губами. – Где вы отыскали такого феерического дурака? Они живут на воле, или вы знаете место, где их специально разводят?

Колчак оскорбленно поджал губы:

– Лейтенант Комелов не дурак…

– Дурак, дурак, причем выдающийся, – теперь Анненков уже смеялся по-настоящему. – Я даже не могу представить себе уровень развития человека, который пытается глоткой и матом одолеть пулемет. Ну, хотя бы кортиком, а то одним матом…

Вице-адмирал молчал. Обидно, но Анненков прав, и признаваться в этом ужасно не хотелось…

Анненков заметил обиду Колчака и протянул ему руку:

– Не

обижайтесь, Александр Васильевич, не стоит. У меня в дивизии – порядки, пожестче флотских. Если бы ваш вахтенный или как его там пропустил бы на корабль неизвестного, пусть и в генеральском мундире, то вы бы что с таким олухом сделали? А если бы этот генерал еще и силой попробовал бы прорваться на борт?

– Да, – усмехнулся Колчак. – Пожалуй, тут вы правы. Но этот допрос?..

– А вот это у нас – стандартная процедура, – ответил Анненков. – Любой, кто пытается силой проникнуть на территорию дивизии – враг и шпион, если не сумеет доказать обратное. Вас, Александр Васильевич, допрашивал один из заместителей начальника секретной части нашей дивизии, капитан Ларионов [32] . Он у нас среди «секретчиков» интеллигентом слывет…

Звероватый капитан молча наклонил голову и щелкнул каблуками. Анненков повернулся к нему:

32

Ларионов Николай Николаевич (1889–1954) – русский, советский офицер, генерал-майор. Кавалер орденов св. Георгия, двух орденов Красного Знамени, советского ордена Александра Невского и т. д. В 1915 получил «Георгия», командуя ротой 73-го Крымского пехотного полка. В дальнейшем – в РККА, командовал дивизией, служил в Генеральном штабе. С 1953 – в отставке.

– Николай Николаевич, проводите нас и дайте указание остальных отпустить.

– Слушаюсь, атаман, – снова кивнул тот и, распахнув дверь, сделал приглашающий жест рукой. – Прошу…

Сперва был обед. Сытный и вкусный, но без изысков. Разве что, рябчики. Нежные, тающие во рту, каких не в каждом столичном ресторане подадут. Колчак приналег на них, не преминув спросить, откуда такое великолепие. И от ответа чуть не подавился хрустящим крылышком…

– Это – с тренировок. У нас, господин адмирал, лучших стрелков обучают просто: дают Монтекристо [33] , семь патронов, и через пять часов должен принести пять рябчиков.

33

Так в конце XIX – начале ХХ века называли в России легкую спортивную винтовку или ружье конструкции Флобера, под очень маломощный патрон. Начальная скорость пули – около 100 м/с. Убойная дальность для рябчика – 15–20 м, так что тренировка снайпера с таким оружием – это, в первую очередь, обучение незаметному перемещению и «скрадыванию» цели.

– Однако… – Колчак удивленно покачал головой, – Соединяете пользу и выгоду?

– Скорее объединяю приятное с полезным, – снова одними губами улыбнулся Анненков. – Сами стрелки тоже рябчиков едят…

После обеда, завершившегося, к удивлению Колчака, мороженым, но не с ликером или сладким французским вином, а с обычным крымским мускатом [34] , Анненков пригласил гостя на полигон. Там их уже ждал начальник штаба дивизии генерал-майор Львов. Александр Васильевич снова удивился: генерал был не в повседневной и даже не в полевой форме, а в каком-то жуткого вида снаряжении, стальных кирасе и каске, но не адриановской, а совершенно иной, почти идеально полусферической формы, да еще и с ружьем-пулеметом на груди. Рядом с ним стояли офицеры и солдаты, одетые и вооруженные точно так же.

34

С 80-х годов XIX столетия крымские вина стали вполне конкурентоспособны с лучшими французскими, зачастую превосходя последние. Однако русская аристократия считала их «плебейскими» и почти не употребляла, за исключением игристых вин из Нового Света.