Отомщенный любовник
Шрифт:
Закончив Завтрак для Чемпионов[18], Элена вымыла и вытерла чашку бумажными салфетками, потому что губки и кухонные полотенца было запрещено использовать, и положила миску с ложкой на место.
– Отец мой?
Она прислонилась бедром к обитой поверхности Формайка[19] и ждала, стараясь не разглядывать выцветшие обои или вытоптанный линолеум.
Дом был немногим больше грязного гаража, но это все, что Элена могла себе позволить. Приемы у доктора, лекарства и приходящая на дом
Они чудом держались на плаву.
Но когда ее отец появился в дверном проеме подвала, она улыбнулась. Седые волосы, окружающие его голову ореолом пуха, делали его похожим на Бетховена, а очень наблюдательный, немного маниакальный взгляд придавал ему вид безумного гения. Казалось, сейчас он чувствовал себя лучше, чего давно не случалось. Начать с того, что его застиранная атласная накидка и шелковая пижама были правильно одеты, не наизнанку, верх и низ сочетались, и сверху он повязал пояс. Более того, он был чист, недавно искупался и пах лавровым лосьоном после бритья.
Это было так противоречиво: он нуждался в том, чтобы вокруг все содержалось в чистоте и в идеальном порядке, но личная гигиена и одежда совсем его не тревожили. Хотя, возможно, это имело смысл. Запутавшись в мыслях, он слишком часто отвлекался на галлюцинации, чтобы заниматься собой.
Но лекарства помогали, и это стало очевидно, потому как, встретившись с ней взглядом, он на самом деле увидел ее.
– Дочь моя, – сказал он на старом языке, – как твое здравие этой ночью?
Она ответила на предпочитаемом им родном языке:
– Хорошо, отец мой. А ваше?
Он поклонился с грацией аристократа, которым являлся по крови и общественному положению.
– Как всегда, я очарован вашим приветствием. Ох, да, доджен оставила мой сок. Как мило с ее стороны.
Взмахнув одеждами, ее отец сел и взял керамическую кружку, держа ее словно прекрасный английский фарфор.
– Куда держишь путь?
– На работу. Я собираюсь на работу.
Сделав глоток, ее отец нахмурился.
– Тебе прекрасно известно, что я не одобряю твою деятельность за пределами дома. Леди твоего круга не должны торговать своим временем, как таковым.
– Я знаю, отец мой. Но это доставляет мне радость.
Его лицо смягчилось.
– Ну, это другое дело. Увы, я не в силах понять современное поколение. Твоя мать управляла домом, садами и слугами, и этого было достаточно, чтобы обеспечить ей ночную активность.
Элена опустила взгляд, думая о том, что ее мать разрыдалась бы, узнав, где они оказались.
–
– Поступай, как пожелаешь, я буду вечно любить тебя, не смотря ни на что.
Она улыбнулась словам, которые слышала всю свою жизнь. И на этой ноте…
– Отец?
Он опустил кружку.
– Да?
– Я немного задержусь по возвращении домой этим вечером…
– Действительно? Почему?
– Я собираюсь выпить чашку кофе с мужчиной…
– Что это значит?
Перемена в его голосе заставила ее поднять голову и осмотреться, чтобы увидеть, в чем… о, нет…
– Ничего, отец, воистину, там ничего нет.
Она быстро подошла к ложке, которой размельчала таблетки, и, схватив ее, бросилась к раковине, словно обожглась и нуждалась в холодной воде.
Голос ее отца задрожал.
– Что… что это здесь делало? Я…
Элена быстро вытерла ложку и бросила ее в ящик.
– Смотри. Все ушло. Видишь? – Она указала туда, где лежал столовый прибор. – Кухонный стол чист. Там ничего нет.
– Она была там… я видел ее. Металлические предметы запрещено оставлять на виду… Это небезопасно… Кто оставил… Кто оставил ее… Кто оставил ложку?
– Горничная оставила.
– Горничная! Снова! Ее нужно уволить. Я сказал ей – ничего металлического, ничего металлического, ничего из металла, ничего из металла – они-следят-и-накажут-техктоослушаетсяониближечеммыдумаеми…
Когда у отца только начались приступы, Элена подходила к нему, когда он злился, решив, что ему сможет помочь обычное похлопывание по плечу или успокаивающая рука в ладони. Теперь она была осмотрительней. Чем меньше сенсорной информации поступит в его мозг, тем быстрее накатившая истерика пойдет на спад: совет его медсестры. Элена должна привлечь его внимание к реальности, а потом не двигаться и не говорить.
Но так тяжко наблюдать за его страданиями и быть не в состоянии помочь. Особенно, если приступ возникал по ее вине.
Отец качал головой влево и вправо, от тряски его волосы встали дыбом, руки дрожали, и CranRas выплеснулся из кружки на испещренную венами руку, рукав одежды и на поверхность Формайка. С его дрожащих губ срывались стаккато слов, его внутренняя пластинка проигрывалась на высокой скорости, безумие руководило горлом и вспыхивало на щеках.
Элена молилась, чтобы припадок оказался несерьезным. Его приступы варьировались по силе и продолжительности, и лекарства помогали снизить оба показателя. Но, порой болезнь брала верх над химическими веществами.