Отпечатки

Коннолли Джозеф

Джейми смотрел в пол. Хотел было коснуться ее плеча, но не собрался.

— И… — заключила Джуди. — Мне страшно… страшно, Джейми. Очень. Но. Все это, наверное, из-за того, что я знаю, чем мне придется пожертвовать, чтобы справиться…

Это запах утра, заключил Джейми: это запах утра, а не яркость его, напоминает мне. Мм — резкий аромат новизны и возбуждения в солнечных бликах и искрящихся отражениях. Но как он неуместен сейчас: совершенно неуместен, о да, совершенно. Ибо в то утро, которое я вспоминаю, в день, когда я впервые приехал

сюда, я лихорадочно думал совсем о другом: я предвкушал в некотором роде будущее — может быть, даже ничтожный шанс на стабильность. Но то, как я выгружал свои жалкие и немногие, быстро побросанные в сумку пожитки из багажника этого кошмарного таксиста (разглагольствующий идиот, несмотря на всю свою болтовню, понятия не имел, куда меня везти) — это ведь совсем другое, нежели вид крепких и неулыбчивых профессиональных грузчиков, которые перетаскивают настоящие горы барахла в гигантский, похожий на пещеру фургон. Они экономят силы, эти решительные и коренастые мужчины — никаких лишних движений, аккуратно и точно приседают и поднимают груз. Они с легкостью несут вещи, при одной мысли о весе которых у меня дрожат коленки. Как тот филенчатый шкаф с резным узорчатым навершием, смотрите, — Кимми только что сказала мне, что он битком набит банками краски и стопками трехгранных коробок, кажется, она выразилась именно так, которые когда-то должны были стать основой некой инсталляции — в общем, очередная куча дерьма, беззаботно заключила Кимми, — но барахла так много, что проще перевезти все вместе, чем тратить время и нервы на то, чтобы тщательно разобрать и выкинуть ненужное.

— Как ты, Кимми? — осмелился Джейми (она наблюдала за грузчиками, бранила их — и, похоже, наслаждалась этим). — Ты ведь наконец это делаешь. Уезжаешь.

— Послушай, Джейми, о'кей? Все, типа, говорят, что хотят уехать, но так здесь и болтаются. Не в моем стиле, детка. Надо валить — значит, надо, понял? Эй! Эй, ты, в идиотской кепке! Да, ты, — я с тобой говорю. Поосторожнее там, о'кей? Эти крошки — искусство.

Да, думал Джейми: она права. Большинство из нас в основном праздно слоняется — неразумно надеясь, что очень скоро (быть может, завтра?) все внезапно неким чудесным образом вернется на круги своя: все станет по-прежнему.

— И все же. Ты очень решительна. Чем-нибудь, гм, — могу я тебе помочь? А? Чем-нибудь?

— Можешь оттащить свой зад наверх и посмотреть, как у них там дела — у До и Мэри-Энн. Они здорово переживают. Но я должна приглядеть за этими парнями, ага? Я — я могу жить где угодно. Сюда я переехала только из-за До. Ты в курсе? Да наверняка. Она так рвалась переехать сюда с Мэри-Энн и придурком, которого называла своим мужем, — все эдак уютненько. Но потом придурок передумал, а я просто запрыгнула на ходу. К тому же я люблю ее. Она, возможно, не знает…

Джейми уставился на нее:

— Ты хочешь сказать?..

— Да. Да. Конечно, хочу. Я без ума от нее. Но я не — давила на нее, ничего такого, знаешь. Я подумала, если она захочет изучить свою сек-сальность, то, может, ну, знаешь: поймет. Однажды. Послушай — кто знает? Может, когда-нибудь мы выберемся из этого мрачного места, если все пойдет хорошо. Эй, ты! Не ты, мистер, — а ты! Сигарету погаси, ясно? Там холсты! Это искусство, золотко!

Это напомнило Джейми, что пальцы его уже тлеют. Он уронил окурок на землю и крепко растер носком ботинка, а сам тем временем рылся в карманах в поисках следующей.

— Мы собираемся переехать в, как его — Челси? [99] — вернулась к разговору Кимми. — Ты бывал в Челси, Джейми? Там прикольно. Адрес я оставила Элис. Заходи, если хочешь.

Джейми кивнул.

— Может быть, — сказал он.

— Я думаю… знаешь, что я думаю, Джейми? Мы с До прекрасно можем воспитать маленькую Мэри-Энн, как по-твоему? Я могу, ну — обеспечить нас? Кому нужен небритый тупица с членом? Надо просто верить в то, что у тебя есть. А До, когда-нибудь она пустит в свою жизнь Псы Дрожжи, и кто знает, что дальше будет? Джейми — сходи, посмотри, чего они там валандаются? Хорошо? А я буду пинать этих ослов.

99

Челси —

фешенебельный район в западной части Лондона; известен как район художников.

Джейми улыбнулся и наклонился легонько ее поцеловать.

— Увидимся, Кимми, — сказал он, хотя думал, что вряд ли, да, вряд ли он когда-нибудь снова ее увидит. (Эрн, его звали, этого гребаного таксиста — он уже двадцать два года в этом деле, исполнилось на Рождество; теперь, значит, будет двадцать три.)

Какой удар — видеть это место пустым, как сейчас (опять напомнило, как я впервые сюда пришел). В смысле, эти комнаты — ну да, мы знаем, что они огромны, конечно, — но когда все вещи и мебель внезапно исчезают… И я даже не замечал никогда, что у Кимми и Дороти так много вещей (да вы только посмотрите на этот фургон: он размером с дом и уже набит почти под завязку). Есть здесь кто-нибудь?.. Ах да — Дороти сидит на гнутом стуле в самом конце под высоким окном и лениво перебирает пальцами густые, рыжевато-коричневые, распущенные волосы Мэри-Энн (а та скорчилась рядом и, похоже, ничто на всем белом свете не интересует ее больше, чем пустая стена).

Джейми направился к ним, проклиная стук каблуков по бескрайнему, безграничному полу.

— Ну, с вами обеими… — тихо сказал он, приблизившись. — С вами все хорошо? Вы готовы, гм?.. Кимми, ну… Да, вы не против, если я?.. — Он быстро зажег сигарету и глубоко затянулся. — Что ж… — сказал он. — Что ж. — Он даже подумывал было хихикнуть, но вскоре, слава богу, оставил эту идею.

— Бенни понравились его подарки?

Джейми на миг застыл. Приятный и холодный солнечный свет свободно струился сквозь множество окон, и когда Джейми вновь упрямо побрел к ним, их лица (по-прежнему такие далекие) упорно расплывались перед его глазами, а потом его на миг ослепила яркая вспышка света — и тут же померкла. И голос Мэри-Энн был тонким и слабым — слова ее, едва вылетев изо рта, целиком растворялись в громадной и гулкой громадной пустоте вокруг.

Но он так и не ответил, потому что, по правде говоря, не знал, что сказать (продолжал сосать сигарету: Иисусе, они поистине божий дар во многих отношениях). Он раза два, быть может, говорил по телефону с Бенни (с тех пор). Его мать говорила мало и быстро передавала трубку сыну (вот, Бенни, вот: поговори с папочкой). Но подарки… о них как-то речи не заходило. Я совершенно забыл, что именно подарил ему, вообще забыл, что это было — а он ничего не сказал ни об одном из них. Да и ни о чем другом, вообще-то; просто бормотал «Привет, па» и предоставлял мне самому выкручиваться. Она решила, заявила Каролина, что им лучше остаться у ее матери, пока, как она выразилась, Джейми не сочтет нужным пошевелить задницей и хоть что-нибудь сделать. Короче говоря, вела себя совсем как прежняя Каролина (недолговечные яркие ленты, струившиеся с воздвигнутого ею самой копья, теперь не просто поистрепались или выцвели, но исчезли, исчезли совсем: были сорваны и унеслись в ад). Она, конечно, слышала о завещании Лукаса; какая-то птичка напела.

— Они ему понравились, — заявил Джейми, который наконец дошел до этих двоих (и теперь стало не так тревожно, если хотите знать). — Он передавал тебе огромный привет и множество поцелуев, Мэри-Энн. Да, вот именно.

Она продолжала смотреть на стену.

— Но, — довольно чопорно уточнила Мэри-Энн, — я думаю, не такими словами.

Джейми глянул на Дороти в надежде, быть может, на поддержку: тщетно.

— Я бы хотела еще раз с ним поговорить, — продолжала Мэри-Энн довольно мечтательно. — Он хороший. Хотя вряд ли я его опять увижу когда-нибудь.

— О, ерунда, — возмутился Джейми. — Конечно, увидишь, Мэри-Энн. Вы будете лучшими друзьями, вы двое…

Мэри-Энн уверенно покачала головой. Но на него не смотрела: продолжала задумчиво разглядывать тот же пустой кусок стены.

— Нет. Так не бывает. Когда люди уходят, они просто уходят, знаешь. Я это видела. Я ему говорила, чтобы он верил во всякие вещи, да. Но только в те вещи, которые здесь. Когда они уходят, они больше ничего не значат. Это как будто они умерли, вроде того. Все хорошее теперь умерло.