Отпущение грехов
Шрифт:
Я старательно выскребал щетину из неглубоких еще морщин на щеках, кривлялся, строил самому себе рожи, стараясь потуже натянуть кожу. Бритвенный набор – единственное, что я захватил с собой. Зубную щетку можно купить и здесь, мыло будет ежедневно обновлять горничная. А вот другим станком я бриться не могу – не физически, а морально. Свой купил пятнадцать лет назад, с третьей получки, а работал тогда, извините, говночерпием, помощником мастера-ассенизатора. Что ж, все работы хороши и имеют право на существование. В этом я убедился на собственной шкуре, пройдя путь от простого помохи до специалиста экстра-класса. Правда, в несколько иной сфере.
Станок
И все-таки… Если он окажется совсем не таким человеком, каким показался при первой встрече? Если его выкрутасы в баре – лишь вспышка пофигизма или игра с самим собой? Мол, я еще и так могу! я и в самом деле смелый! Что, если у него не хватит пороху нажать на курок, когда запахнет жареным? Он хвастался, что в свое время трудился в какой-то особой структуре, но в чем заключалась его работа? Может, только и делал, что целыми днями пялился в экран монитора? Ружин был слишком разным, чтобы я мог ответить на мучавший меня вопрос однозначно. С одинаковым успехом представлялась как его виктория, так и конфузия. И определить, какая из появлявшихся в мозгу картин выглядела более реалистично, было невозможно.
Станок все-таки подвел. Впервые за полтора десятка лет. Он почему-то, почти сам собой, пошел в сторону, и на шее у меня заалела кровь. Порез оказался довольно длинным – сантиметров пять. Но, как и все его собратья, неглубоким. Угрозы для жизни не представлял, но я грязно выругался.
Черт с ним, с Ружиным. Если он в какой-то момент операции пойдет на попятный или решит как-то подставить меня, я просто пристрелю его, как делали заградотряды в Великую Отечественную. За трусость и бегство с поля боя. А сам продолжу действовать в одиночку. Обязательно продолжу – я вдруг понял, что в какой-то момент решил для себя этот вопрос окончательно и бесповоротно. Слишком безумной выглядела затея «Вестников Судного дня». Даже для меня. Я не мог оставить ей шанс на существование. И готов был идти по этому пути до той отметки, где либо будет красоваться надпись «финиш», либо – могильный камень с моим именем. А Ружин… Что ж, если в случае ликвидации его судьбой поинтересуются, скажу – издержки производства. В таком деле без них никак.
Но, однако, не есть хорошо, что станок впервые пустил мне кровь. То есть, как хищник, попробовал ее на вкус. Хреновая примета. Я агностик, но в приметы верю. Человек должен во что-то верить. Пусть даже в абсолютную чушь. А первый порез чушью не был. Я пользовался бритвой пятнадцать лет, превратив процесс бритья в настоящий ритуал. И вот – повод насторожиться: кровь. Первая кровь в этом деле. И – моя. Неприятно.
Настроение, и без того колыхавшееся в районе плинтуса, скатилось до уровня канализации. Я добрился наскоро, уже не выскабливая кожу, вытерся полотенцем, сполоснул лицо и снова вытерся – на сей раз досуха.
Из ванной вышел угрюмый, как Дед Мороз, у которого кто-то спер мешок с подарками. У меня не было пропавшего мешка, но у меня было такое ощущение, что кто-то спер мою удачу, что было гораздо хуже. Какое-то нехорошее предчувствие копошилось в душе, сбивая с толку и заставляя хмуриться.
Но – хмурься, не хмурься, а дело нужно делать. Я оделся, прихватил с собой дипломат и вышел из номера, приспособив
Ружин открыл дверь сразу, стоило постучать. В том же наряде – хотя, конечно, глупо было ожидать, что он сменит его за четверть часа нашей, гм, разлуки. В руках дымилась чашка с чем-то горячим.
– Кофе будешь? – спросил он, развернувшись и направляясь вглубь номера.
– Буду, да, – сказал я, следуя за ним.
– И завтракать будешь, – скорее утвердительно, чем вопросительно заметил он. В желудке у меня сразу заурчало, и я кивнул:
– Буду.
– Я так и думал, что ты не успеешь заказать себе завтрак. Поэтому сделал заказ на двоих, – Ружин усмехнулся и отхлебнул из чашки. Впрочем, не такой уж он был пророк, каким хотел показаться. Ничего сверхъестественного не совершил, просто-напросто сделав логичное предположение. Любому, даже по пояс деревянному, понятно, что человек, проснувшийся пятнадцать минут назад и все время бодрствования посвятивший приведению физиономии в относительный порядок, ничего, кроме этого не успел бы – чисто физически. Хотя Ружину все равно спасибо. За заботу о моем желудке. Я так и сказал ему.
– Да не за что, – отмахнулся он. – По себе знаю: хуже нет, чем пустой желудок. Мысли в голову не идут, делать ничего не хочется. Так что прошу к столу, – и указал на сервировочный столик, стоявший посреди комнаты.
– Кто-то говорил, что дальнейшие действия обмозговывать будем, – усмехнулся я, усаживаясь, тем не менее, в кресло перед столиком.
– Какая мозготня может быть на голодный желудок, я же говорю! – хохотнул Ружин. – Ты меня как будто не слышал. Я так разлагался, такие мысли высказывал, а от тебя – как от стенки горох.
– Сам дурак, – беззлобно проворчал я. – Я тоже кушать хочу.
Честно говоря, любой человек, у которого в голове есть хоть кусочек мозга, а желудок не совсем ампутирован при невыясненных обстоятельствах, захотел бы кушать при виде того, что стояло на столике. Плов, окрошка, салаты, несколько творений, чьих названий я попросту не знал, но выглядевших жутко аппетитно. Пища, собственно, не жлобская – без лишних выкрутасов, – но весьма сытная и, главное, вкусная. Мне только показалось, что на двоих ее многовато.
– Еще кого-то ждем? – поинтересовался я.
Ружин уже уселся во второе кресло, легким автоматическим жестом подтянув джинсы, чтобы не оттягивались колени, и собрался было приступить к делу, но, услышав вопрос, уронил вилку и оторопело уставился на меня:
– С чего ты взял? Мы в этом городе новички, помнишь? Только сегодня ночью прилетели. Лично я еще не успел ни с кем познакомиться.
– Мало ли, – я пожал плечами. – Может, местный полковник к нам на завтрак пожалует, чтобы инструктаж провести.
– Нет, – он покачал головой. – Все необходимое они вчера в конверте передали. Им резону нет нас светить.
– А для чего тогда столько еды? – озадаченно спросил я.
– Как для чего? – Ружин был озадачен куда сильнее меня. – Кушать. А для чего еще может понадобиться еда?
– Не многовато на двоих-то?
– А-а! – он откинулся в кресле и расхохотался. – Ты об этом! Просто я люблю с утра плотно покушать. С обеда тоже. Да и вечером не против. Есть, говорят, такая болезнь – яма желудка называется. Не знаю, то самое у меня или нет, но проглот я знатный. Давай поспорим на тысячу долларов, что я слопаю все, что тут стоит?