Отпущение грехов
Шрифт:
Я помрачнел. Это же надо оказаться таким идиотом – поверить государственным гарантиям, которые давал даже не государственный человек, а какой-то журналист! Это говорило о том, что Ружин умеет быть чертовски убедительным – не дай бог, в долг попросит, ведь все заначки ему отдашь! Но это ни в малейшей мере не оправдывало меня. Ведь я даже пальчики со своего «оленебоя» не стер. Притом, что прежде делал это регулярно – кто знает, как обстоятельства сложатся? А вот нынче расслабился. Доверчивость – мать всех бед. Моих, во всяком случае.
Исподволь оглядевшись по сторонам, я постарался прикинуть путь к отступлению. Думал, что делаю это незаметно, но гэбэшник быстро смекнул, что к чему.
– Не
Возможно, он говорил правду. А может, просто замазывал глаза, опасаясь, что с моей стороны последует какой-нибудь фортель. На всякий случай я решил не расслабляться. Но Ружин неожиданно подмигнул:
– Спокойно! У этого дяденьки, – он кивнул на неприметного, – погоны полковника на плечах. Согласись, что при таких звездах глупо самому выезжать на операцию?
– Полковники тоже разные бывают, – проворчал я. – Некоторые и в генерал-полковниках жопу рвут, потому что адреналина хочется. А если он не из таких, тогда что вообще тут делает?
– Вас провожать приехал, – хмыкнул полковник. – Тебя дураком мать-природа сделала или это ты уже после, своими стараниями умудрился? Кто вам без меня самолет предоставит, кто разрешение на вылет даст?
– Ну, – кивнул я. – Без тебя мы – как водка без градусов: вроде, жидкая, а никому нафиг не нужна. Может, тогда скажешь, зачем здесь эти двое ошиваются? – мой указательный палец едва заметно указал в сторону расписания полетов. Там парочка таких же неприметных, как полковник, непрестанно отпихивала друг друга плечами (в целях конспирации, разумеется) и изо всех сил делала вид, что совершенно не интересуется происходящим.
– Это не мои люди, – холодно сказал полковник. – Это москвичи. Какого-то торговца антиквариатом сейчас брать будут. Больше я про них ничего не знаю. А если для тебя это так принципиально, то мои хлопцы – вон, – и он указал на закуток, где томились ожидающие. Там посапывало человек десять, вполне подходившие под определение «неприметный». Но я сильно сомневался, что все они проходили по тому же ведомству, что и мой собеседник. В этом отношении его можно было поздравить – подбор кадров великолепный. В толпе растворяются так же быстро и бесследно, как водка в пиве. И действуют с таким же подвохом.
– Охрана? – я, не сдержавшись, усмехнулся.
– Сопровождение, – строго поправил он.
– Один хрен.
– Отнюдь. – Полковник посмотрел на меня в упор, но я не испугался. Хотя повод был: в его глазах, за дымной поволокой безразличия, прятался рентгеновский аппарат, способный разглядеть подноготную всех и каждого, даже определить, какого цвета у меня трусы. – А у тебя хорошее чутье. Москвичей сразу вычислил. А ведь они профессионалы, побольше десятка лет службе отдали. Прямо-таки звериное чутье. Впрочем, за вашим братом такое частенько наблюдается. Благоприобретенное.
– Не «благо-», – возразил я и замолчал.
Неподалеку от расписания прилетов-улетов москвичи взяли в оборот какого-то типа с двумя чемоданами. Он тоже изо всех сил старался выглядеть средне, но у него это получалось из рук вон плохо. Столичные гэбэшники сделали вид, будто вдоволь насмотрелись на стройные ряды букв и цифр, и сначала один, а затем и второй направились в сторону объекта, не уделяя ему при этом никакого внимания. Они даже слегка отклонились в сторону – так, что тот ничего не приметил. Первый вообще отвернулся и уставился на часы, что подмигивали с табло прилетов, но, оказавшись за спиной ведомого, резко сменил курс и, зайдя с тыла, легко ударил гражданина по шее – в основание черепа. Не так, чтобы отправить в нокаут, но так,
– А почему на проверке багажа не взяли? – спросил я.
– Потому что у него там свой человечек.
– Тогда чистая работа.
– Обычная работа, – снова поправил полковник.
– Все? – поинтересовался Ружин. – Вооруженное противостояние закончилось?
– А пусть он не лезет со своими дурацкими комментариями, – сказал я.
– Ты!.. – зашипел полковник. – По тебе «вышка» горькими слезами плачет! А ты стоишь здесь сытый, живой и свободный, и еще что-то пытаешься предъявлять! Урка хренов.
– Что – на личности перейдем? Ну, так я не урка. Зато за свою жизнь столько урок перебил – тебе и не снилось. За тебя пахал, полкан, понял, да?
– Идейный, падла?! – он яростно прищурился. – Скажи спасибо генералу – это он запретил вашего брата мочить, как бешеных собак! «Они мафию изнутри выгрызают!.. – передразнил он неведомого мне генерала. – Им бы даже помочь не мешало…». Тьфу! Моя бы воля – я бы на вас охотничью лицензию выдавал! С указанием конкретного адреса. Да мы про таких, как ты, «идейных», все знаем…
– Успокойся, Василич, – резко оборвал его Ружин. – Здесь не зал суда, да и ты не прокурор. Мы сейчас партнеры, не забыл? Он по вашему делу согласился на риск пойти, так уважай хотя бы это. А если решили оскорблять друг друга – то лучше сразу разойтись в разные стороны. Может, хоть более приятные воспоминания о знакомстве останутся.
Профессионал должен оставаться профессионалом в любой ситуации. Полковник не выдержал, вспылил и наговорил гадостей в мой адрес, но, будучи настоящим профессионалом, сумел признать, что повел себя глупо и по-детски. И даже попытался сгладить ситуацию:
– Прошу прощения. Накипело. Я работаю по другому профилю, но с киллерами тоже приходится частенько сталкиваться. Хотелось бы пореже. И я не могу их тронуть. Вот и сорвался. Действительно, прошу прощения.
– Все, забыли, – подвел черту Ружин.
Я ничего не сказал. Замкнулся в себе и ощетинился, как еж. Полковника, конечно, можно понять. Как человек здравомыслящий, я отдавал себе отчет, что мое ремесло при всем желании к благочестивым отнести невозможно. Неправедные деньги добывались неправедным образом и были обильно смочены человеческой кровью. Ожидать всенародной любви или хотя бы благожелательного отношения к себе при таком раскладе было бы глупостью. Но ситуация выглядела неоднозначно. Я мог быть по колено испачкан в крови, на моей совести могла быть не одна тысяча жизней, но оскорблять меня, когда между нами заключен пусть устный, но все же договор, полковник не имел морального права. В данном случае я был всего лишь вольнонаемным, и, если бы занимался, допустим, самогоноварением, а не убийствами, мне бы не предложили участвовать в этом мероприятии. А коль предложили, то, наверное, знали, с кем имеют дело. И нечего презрительно морщиться при моем появлении. Когда вызывают сантехника, ему не говорят, что от него дерьмом несет, потому что это и ваше дерьмо тоже.