Отпуск на двоих

Генри Эмили

Мы говорили обо всем: в том числе о том, что раньше не осмеливались упоминать. Алекс рассказал, как умерла его мама и как его отец месяцами не вылезал из пижамы, как Алекс делал сэндвичи для младших братьев и учился правильно замешивать детскую молочную смесь.

Мы дружили уже два года, и мне всегда было невероятно весело с Алексом. Но только в ту ночь я почувствовала, как в моем сердце словно открылась какая-то новая дверь, что я коснулась чего-то, чего никогда не касалась раньше.

Потом Алекс спросил меня, что случилось в Линфилде и почему я так боюсь возвращаться домой на лето.

Я, наверное, должна была чувствовать себя глупо. После всего, что мне только что рассказал Алекс, мне должно было быть стыдно сотрясать воздух своими ничтожными обидами и горестями. Вот только с Алексом я никогда не чувствовала себя глупой или ничтожной.

Было очень поздно, и ночь близилась к рассвету. В такие часы рассказывать секреты почему-то проще всего.

Так что я рассказала ему все – начиная с седьмого класса.

И историю о чертовых брекетах, и о жвачке, которую Ким Лидлс прилепила мне в волосы, после чего меня подстригли под горшок. Про то, как Ким нанесла добивающий удар, перед всем классом объявив, что любой, кто заговорит со мной, не сможет прийти на ее день рождения. Который, кстати, был аж через пять месяцев, но для моих одноклассников ожидание того стоило: в конце концов, в доме ее родителей был бассейн с водной горкой и кинозал в подвале.

В девятом классе, когда у меня неожиданно выросла грудь, а печать позора стерлась из памяти окружающих, я целых три месяца пользовалась популярностью. Но потом Джейсон Стенли решил неожиданно меня поцеловать. Оскорбленный отсутствием моего интереса, он рассказал всей школе, что это я набросилась на него и отсосала ему в подсобке уборщика.

Вся футбольная команда школы еще с год звала меня Порно-Поппи. Никто не хотел со мной дружить. А потом случился десятый класс, и тут дела пошли хуже всего.

Началось все неплохо, потому что младший из моих старших братьев уже заканчивал школу и напоследок возжелал поделиться со мной своими друзьями из театрального кружка. Но длилось мое счастье недолго – примерно до того момента, как я устроила на свой день рождения ночевку, где быстро выяснилось: все считают, что мои родители – это полнейший позор. Я же, в свою очередь, осознала, что мои друзья не так уж сильно мне и нравятся.

Я рассказала Алексу, как горячо я люблю свою семью и как я чувствую постоянную потребность их защищать. Я рассказала и о том, что, несмотря на это, иногда я чувствую себя одинокой даже дома. У них всех есть кто-то, кто им дороже всего. Мама и папа. Паркер и Принс. Даже хаски у нас живут парами, а наш терьер проводит большую часть дня, свернувшись на солнышке вместе с кошкой. До того как я познакомилась с Алексом, мои родные были единственными людьми, с которыми я чувствовала связь. Но и тут я ощущала себя лишней. Как будто я была лишним винтиком в наборе мебели из Икеа, который положили в комплект только для того, чтобы заставить тебя нервно гадать: что же именно ты собрал неправильно?..

И все, чем я занималась с тех самых пор, как выпустилась из школы, – это пыталась сбежать от этого чувства. Пыталась перестать быть этим человеком.

И я ему все это рассказала, опустив только часть о том, что единственная настоящая связь, которую я ощущаю, – это связь с ним. Потому что, даже

несмотря на то, что мы дружили уже два года, все равно это выглядело как-то чересчур навязчиво.

Когда я закончила говорить, то сначала подумала, что Алекс уже уснул, но потом он зашевелился, перевернулся на бок, разглядывая меня сквозь предрассветную тьму, и тихо сказал:

– Уверен, что стрижка под горшок очень тебе шла.

Вообще-то, совсем нет. Абсолютно не шла. Но этой фразы почему-то хватило, чтобы унять боль от всех этих воспоминаний. Алекс видел меня настоящую, и он любил меня.

– Поппи? – позвал меня Алекс, и я вернулась в реальность: то есть в жаркую вонючую машину и проплывающую за окнами пустыню. – Ты куда пропала?

Я высунула руку в открытое окно, хватая пальцами воздух.

– Мысленно ходила по коридорам старшей школы Ист-Линфилда, а толпа вокруг скандировала: «Порно-Поппи! Порно-Поппи!»

– Хорошо, – мягко сказал Алекс. – Я не собираюсь заставлять тебя приходить в школу, чтобы прочитать лекцию о древней истории радио и Билли Джоэле. Просто знай вот что… – Он перевел на меня серьезный взгляд и убийственно ровным голосом произнес: – Если бы кто-то из моих учеников назвал тебя Порно-Поппи, я бы его удушил на хрен.

– Это, – сказала я, – самая сексуальная вещь, которую мне когда-либо говорили.

Алекс рассмеялся, отводя взгляд.

– Я серьезно. Травля и издевательства – единственное, что я никогда не спускаю им с рук. – Он задумчиво потер висок. – Правда, в отношении других. Надо мной они издеваются постоянно.

Я рассмеялась. Алексу я, конечно, не поверила. В школе он учит одаренных детей, которые занимаются по углубленной программе; а еще Алекс молод, привлекателен, довольно уморителен и чертовски умен. Конечно, дети должны быть от него без ума.

– Но зовут ли тебя Порно-Алексом? – полюбопытствовала я. Он поморщился.

– Господи, надеюсь, что нет.

– Прости, – исправилась я. – Мистер Порно.

– Ты что. Мистер Порно – это мой отец.

– Готова поспорить, на тебя запала целая куча школьниц.

– Одна девочка как-то сказала мне, что я похож на Райана Гослинга…

– Боже ты мой.

– …которого укусила пчела.

– Ой-ёй.

– Именно, – согласился Алекс. – Болезненно, но в целом честно.

– А может, это Райан Гослинг был бы похож на тебя, если бы его выкинули в пустыню умирать от обезвоживания? Ты когда-нибудь думал об этом с такой точки зрения?

– Выкуси, Джессика Макинтош, – сказал он.

– Сучка, – присовокупила я, но тут же покачала головой. – Не-а. Нет. Что-то мне не нравится обзывать ребенка сучкой. Плохая шутка вышла.

Алекс снова поморщился.

– Ну, если хочешь знать, Джессика, скажем так… Не моя любимая ученица. Но думаю, со временем она все это перерастет.

– Может, на самом деле она вообще тайком выступает против традиции стрижек под горшок, откуда тебе знать. Мило с твоей стороны дать ей шанс.

– А ты вот никогда не была Джессикой, – вдруг с уверенностью сказал Алекс.

Я подняла бровь.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что, – его глаза были устремлены вдаль, на выгоревшую под солнцем дорогу, – ты всегда была Поппи.