Отпуска нет на войне
Шрифт:
– Ой! Алексей! — радостно щебетала Полина, вцепившись в куртку охотника двумя руками. — А мне нравится! Давай ты и дальше будешь носить меня на руках?!
– Чёрта с два! — тяжело хрипя, сплюнул вязкую слюну Пелевин. — До фактории дотяну, а дальше ножками, ножками. Слава Богу, не больше мили осталось…
– Ты хоть не врешь, — продолжала весело разглагольствовать девушка. — Иные до храма обещают всю жизнь на руках носить, а потом бедная жена не знает, куда от мужниных кулаков спрятаться. А те, кто не бьют, дальше песен не двигаются. Жена батрачит, а они знай себе, поют: «Любимая!
От неожиданности Пелевин сбился с шага и чуть не уронил Полину на землю.
– Кто любимая? — испуганно вытаращился он на девушку. — Где?
– А ты что, имеешь громадный выбор кандидатур на выбор? — Полина, вывернув голову и прищурив глаз, ехидно взглянула на ошарашенную физиономию траппера. — Ты, конечно, можешь попытаться повести под венец Фею, но вряд ли церковь одобрит этот брак…
– И откуда столь обширные познания о замужестве? — язвительно откашлялся Алексей. — Имеешь опыт? Первый муж скончался от отравления твоим ядом, второй был зарезан бритвенно-острым язычком, а третий попросту удавился?
– Ты не устал меня тащить? — проигнорировав подначку, поинтересовалась Полина. — Может, передохнешь?
– ОтдОхнем, как сдОхнем, — загнанно прохрипел траппер. — Во-о-о-н до того холмика дотопаем, а там и фактория.
Столь вожделенная фактория мало напоминала Полине знакомые по Франции и Алжиру магазины, больше походя на своих североамериканских товарок из романов Купера. Три громоздких блокгауза, срубленные из массивных бревен и обнесенные двухметровым частоколом с тяжелыми воротами, вызывали ассоциацию скорее с фортом на индейских территориях, чем со скромной лавкой одинокого торговца.
К тому моменту, когда Алексей запалено дыша и еле переставляя ноги, внес свою драгоценную ношу во двор, их уже поджидала целая делегация, представленная Бирюшем, Феей и коренастым, ниже среднего роста мужчиной, больше похожим на лепрекона, нежели на склонного к авантюризму предпринимателя. Аккуратная шкиперская бородка, наголо обритый череп, массивный нос, трубка с длинным чубуком да красный кафтанчик дополняли и усиливали сходство.
– Сегодня не день, а сплошной праздник! — радостно воскликнул «лепрекон» по-английски. — Я радуюсь больше чем на Хануку, Ту би-Шват, Пурим и Маулид ан-Наби вместе взятые! Утром я имел выгодный бизнес, а вечером меня посетил друг Алекс в компании очаровательной незнакомки!
– Алексей! — аккуратно качнула головой в сторону «лепрекона» Полина. — Это кто?
– Это? — устало переспросил Пелевин, пытаясь отдышаться. — Это и есть Изя. Тот самый Старый Коули…
Услышав чужую речь, хозяин фактории прекратил радостно голосить и прислушался к разговору гостей. После окончания их недолгого диалога, он почесал в затылке и спросил почему-то по-русски.
– Алекс! А почему ви таки никогда не говорили мине за то, шо вы еврей?
– Потому что не еврей ни разу, — буркнул Пелевин, привалившись к стене блокгауза и устало закрывая глаза. — Вот и не говорил…
– Ой! Простите уважаемый…Изя? Да? Или к вам как-то по-другому надо? — взлезла в разговор любопытная Полина. — А почему вы решили, что Алекс еврей?
– Ви держите Изю Коули за
– Я таки говорю на настоящем русском, — вяло отмахнулся траппер. — И ты, красавец, ничуть не хуже! Кстати, Изя! Кто вбил тебе в мозг, что настоящие евреи говорят именно так? Да еще и болтать научил? Я, конечно, знаю, что ты полиглот, но…
– А он и в самом деле полиглот? — перебила его Полина восхищенным шепотом.
– Таки да! — гордо расправил плечи Изя. — Я могу сказать за десять разных языков и два родных! Еще я имею слов за пяток местных наречий, но это ж не языки, а чистому смех…
– И зачем вам столько? — удивленно всплеснула руками девушка. — Ой! Я не то хотела сказать. Знать языки, это, конечно, хорошо, но в таком количестве, да еще здесь, в глубине диких джунглей…
– Мадам! — Коули взмахнул чубуком трубки, словно дирижер палочкой. — Сюдой случается много разных шлемазлов, и все они имеют интерес до моего товару! И когда такой поц ловит ушами слов на своём языке, он становится шо бабуин и не имеет дела до внимания! Гой имеет радостный вид, а я без второго слова имею приличный гешефт за нормальные деньги…
– Да-а-а? — настороженно протянула Полина. — Нас, значит, вы тоже обсчитаете?
– Ну, шо ви, мадам, как можно? — укоризненно качнул бородкой Коули. — Если я, как последний поц буду, обманывать друга за то, шобы иметь с того гешефта пару смешных пустяков, я не буду иметь ни гешефта, ни друга. Оно мне надо?
– Изя-я-а, — требовательно протянул Пелевин, приоткрывая один глаз. — Ты забыл рассказать, какой умник научил тебя говорить по-русски.
– Ни боже ж мой! — притворно возмутился Изя, посасывая трубку. — Не скажу, шо без второго слова помню за сотворение мира, но шо мине говорят друзья, помню как Талмуд! Или то была Тора? — Коули озадачено почесал чубуком затылок. — Азохен вэй! Алекс! Ты давно не приходил до старого еврея, а сюдой с полгода тому, как до тети Розы случился племянник — Моня Пельзельман! Он таки с Одессы и плохо знает за идиш, но знает слов за правильный еврейский и никак иначе! Моня выучил меня, а тетя Роза научилась сама. Ха! Хотел бы и видеть того шлемазла, шоб он был так здоров, шо рискнул бы ей того не позволить.
– И где сейчас Моня? — коротко хохотнул Пелевин, представляя себе одесского родственника. — Было б не плохо знакомство составить…
– Таки пару дней тому сюдой приходил Гаитомбе, ну ты помнишь за того вечно пьяного поца, и он сказал Моне пару слов за отличный гешефт…
– И теперь Моня, кряхтя и отдуваясь, топает к ручью Квазулуду, — услышав про старого знакомца, заржал в голос Алексей. — Через неделю жди его обратно. А если не будет ему еврейского счастья, но достанет упрямства — через две…