Отпусти меня
Шрифт:
Павлов устало прикрыл веки, потирая переносицу двумя пальцами. Эта девушка сидела у него в печёнках последние недели, со всеми обследованиями, в которых — доктор был уверен — необходимость существовала. Миша шутил, смеялся над девушкой, с которой когда-то расстался, наблюдал за её злостью, почти яростью, и редкими вспышками веселья. Мужчина кайфовал от этого — Сергеева самим своим присутствием словно вдыхала саму жизнь в стерильные стены клиники, в бездушные кабинеты, да даже в сам воздух.
Когда же всё это закончилось, Павлов поймал себя на мысли, что он, словно околдованный, продолжал
Так в чём же было дело? В том, что, как сама Сергеева выразилась, он ни разу не видел её не влюблённой в него, и теперь эта новая Маша разжигала в нём любопытство? Или тот шаг, который он сделал в прошлом, действительно был ошибкой, и это всё вернулось, чтобы пнуть его под зад. Закон бумеранга? Карма? Просто тупость человеческого разума? Миша не знал.
Между тем, Маша прикусила нижнюю губу, слушая собеседника, а затем заправила выбившуюся прядь вьющихся волос за ухо, выглядывая из-под ресниц. Павлов ощутил, как в груди у него закипела ярость — липкая и вязкая.
«Уйди же. Уйди», — мысленно шептал доктор, но непонятно, в действительности, к кому обращаясь: к себе, к ней, или к этому остолопу напротив, что, кажется, решил, будто он Маше и впрямь интересен? Будто он — причина ее живой улыбки.
Когда рыжая, бросив что-то своему собеседнику, встала и удалилась в сторону уборной, Миша, не успев себя остановить или хотя бы подумать о неразумности своего поступка, поднялся на ноги и пошёл за ней. А затем вероломно проник в дамскую комнату. В которой — как удачно — не было никого, кроме Маши, моющей руки в раковине.
— Помощь нужна?
Его голос, неожиданно прозвучавшей в тишине комнаты, заставил Машу вздрогнуть и резко поднять глаза. Их взгляды пересеклись в зеркале, и у Павлова на секунду перехватило дыхание. Она была так прекрасна, и бурбон, который мужчина уже успел выпить, был тут вовсе не при чём.
Узнав Мишу, рыжая прищурилась, а её накрашенные алой помадой губы чуть скривились.
— Тебе сюда нельзя! — заявила она.
Мужчина хмыкнул:
— Может и так. Но когда это вообще кого-то останавливало? — заметив её чуть растерянный взгляд, доктор добавил, — Расслабься, я не сделаю тебе ничего плохого.
— Сам расслабься, — по привычке огрызнулась Маша, снова натягивая свою мысленную броню.
Она схватила лежащую на раковине маленькую сумочку, желая как можно скорее покинуть уборную. Но судьба-злодейка распорядилась иначе — застёжка оказывается открыта и всё содержимое рассыпалось по полу.
Чертыхнувшись, Сергеева присела на корточки, собирая свои вещи. Её движения были резкими и слегка нервными, а руки малость подрагивали, и рыжая не понимала, то ли это от нервов, то ли от алкоголя, то ли само присутствие Миши так на неё действовало.
Девушка, молча ругаясь, убирала в сумочку пудру, когда заметила перед глазами блестящие носки мужских начищенных ботинок. Тяжело вздохнув, она подняла ресницы и наткнулась на знакомый взгляд. Мужчина, сидя на корточках рядом с ней, осторожно
Сергеева бросила холодный взгляд на мужчину.
— Я не просила помощи, — заявила колючим голосом, протягивая руку.
Это было странно — слышать такой её тон. Казалось, что они уже преодолели этот барьер и даже научились вполне по-человечески общаться. И вот снова — резкость, грубость, желание нахамить и надавить на что-то, на какое-нибудь больное место. Рыжую бросало из стороны в сторону, словно её эмоции представляли из себя американские горки и она сама уже не знала, чего ждать от себя на следующем вираже. И Мише это было тем более неизвестно. Но его подстёгивало любопытство, профессиональное стремление разгадывать загадки и какое-то не до конца осознанное желание.
Меж тем, помада не поддалась, когда Маша попробовала забрать её, и Павлов с легкостью прочитал раздражение в глазах девушки. Неожиданно поверх её тонкой руки опустилась теплая ладонь. И у нее внутри снова что-то затрепетало, будто стая бабочек махнула своими крыльями.
Доктор заметил, что она растерялась. Её глаза метались, не в силах встретиться с ним взглядом. Маша не понимала, куда следовало смотреть — то ли на него, пересилив себя, то ли на их руки, то ли вообще по сторонам, в поисках чего-либо, способного уберечь ее от этой щекотливой ситуации. Рыжая почувствовала, как её щеки залил румянец и лишь надеялась, что со стороны это не было заметно.
— Отпусти меня, — шепнула Маша.
Вспомнив о гордости и силе воли, она подняла взгляд, настойчиво и резко глядя в его глаза. Которые в тот момент напоминали два тёмно-серых омута. Шагни не туда — и всё, утонешь, и никто тебя больше не спасёт. Маша знала об этом. И она этого больше не хотела.
— Нет.
Такой простой ответ, сорвавшийся с его губ, заставил её резко выдохнуть. От возмущения, испуга, но еще больше — от того, что эти три буквы и его настойчивость отозвались в ней чем-то опасным и пристыжено желанным.
«Он просто смеется над тобой. Он не любит тебя», — напомнила себе Маша
— Отпусти меня, — настойчивее, но руку отчего-то не дернула.
— Нет.
Миша сжал челюсть, молча наблюдая за ней, словно заново изучая. Он провёл большим пальцем по тыльной стороне ее ладони, и она превратилась в сгусток эмоций, сдерживаемых под огромным железным замком. С её ярко-алых губ сорвался слабый вздох, привлекший его внимание. Он, словно загипнотизированный, уставился на её рот — влажный, желанный, все еще не улыбнувшийся ему ни разу за тот вечер. Тени мерцали на его лице, а голова начала кружиться. И всё тело было словно под напряжением.
Его пальцы ползли вверх по её руке, и он начал выводить узоры на её кисти, с легкостью ощущая, как у нее ускорялся пульс. Миша смотрел так, что у рыжей дыхание заходилось, и мужчина отметил и это тоже. Он буквально поедал её глазами и, не разрывая зрительный контакт, не прекращая изводить ее касаниями, Павлов взял её за кончики пальцев, наклонился и оставил слабый поцелуй, вызывая мелкую дрожь.
— Ох, Маша, такая упрямая, — шепот ласкал кожу, и она чувствовала, как он улыбался, все еще касаясь губами ее руки.