Отпусти меня
Шрифт:
Маша наблюдала за всем этим и понимала, что ей хорошо. Её близкие рядом, Миша живой и кажется, никто не собирается ему вредить. Еда вкусная, она действительно отдохнула, солнышко ласково припекало — что еще было нужно для счастья?
Ответ она узнала очень скоро. Заиграла медленная песня и к рыжей подошёл доктор.
— Потанцуем? — с улыбкой спросил он.
Чуть покраснев, Маша всё же кивнула и позволила ему утянуть себя на лужайку. Его примеру последовал Сергей, пригласив именинницу, Вадим же сделал выбор в пользу своей младшей любимой женщины. Впрочем, Карина не расстроилась — она
Миша, обняв девушку за талию, мягко кружил её, касаясь губами его волос. Он чувствовал себя отлично — у него на душе царило удивительное умиротворение, несмотря на то, что Машина мама, кажется, не теряла надежды убить его взглядом. Хорошо, что он уже давно сделал себе прививку против подобных выходок.
— Мне кажется, всё проходит более чем хорошо, — негромко сказал Павлов девушке на ухо.
По Машиной спине побежали мурашки от этого вкрадчивого шёпота. Сглотнув, та ответила:
— Не зарекайся. Ещё даже торт не вынесли. Всё может измениться за секунду.
— Я всё же верю в лучшее, — отозвался Михаил, — И знаешь — мне очень нравится проводить так с тобой время. Я даже подумываю о том, что нам с тобой точно нужен будет дом.
— Хватит, — сдавленно выдохнула рыжая, — Не делай этого. Не строй планы. Я пока не дала своего ответа.
— Прости, — мягко попросил Док, осторожно целуя её в макушку, — Просто крайне сложно запретить себе мечтать, когда ты рядом.
Маша ничего на это не ответила. Вместо этого она чуть крепче обняла мужчину, прижимаясь к нему, и вдохнула аромат его кожи. Ей тоже было тяжело остановить поток мыслей, который правил балом в её голове. Потому что всё это снова стало слишком реально — их жизнь. Совместная. Где были только они вдовеем. Поначалу. А позже их становилось уже больше…
Когда музыка стихла, рыжая осторожно выпуталась из Мишиных объятий и сделала шаг назад, в сторону дома:
— Я до дамской комнаты. Не теряйте меня.
Павлов кивнул и вернулся к столу. Но не успел он попытаться завязать беседу с сидевшим неподалёку Вадимом, как услышал недовольное:
— Ты мне не нравишься.
Повернувшись, он наткнулся на суровый взгляд Оксаны Павловны. Сомнений, что она обращалась к кому-то другому, не было. Поэтому, Миша кивнул:
— Я это понимаю.
— Будь моя воля — ты бы никогда не оказался снова даже близко рядом с моей дочерью. После того, что сделал, — продолжила женщина.
Да, было бы глупо думать, что его так просто простят. И мужчина был готов к тому, что на него будут смотреть, как на врага и грозить различными карами. В конце концов, это была Машина семья — люди, которые любили её и желали ей счастья. Но и сам Павлов был одним из этих людей. Он готов был сделать всё, чтобы девушка не просто улыбалась, а чтобы она не знала, что такое горе. И при этом верила ему.
— Я знаю, что поступил неправильно. И мне за это стыдно.
Оксана Павловна поморщилась:
— Ой, вот только не надо всех этих слов. Знает он. Ничерта ты не знаешь. Тебя не было рядом с ней, когда ты ушёл. Ты не видел её.
Сглотнув, Миша произнёс:
— Простите. Я не могу изменить того, что сделал тогда, но могу пообещать, что потрачу всю оставшуюся жизнь на то, чтобы попытаться
Женщина какое-то время изучала его, рассматривая снизу вверх. Док чувствовал себя насекомым, попавшим под микроскоп. Не самое приятное ощущение. Но он терпел, потому что понимал — ему важно не только завоевать Машу, но и вернуть доверие её семьи. Она любила их, и без благословения родных не смогла бы быть по-настоящему счастливой с ним.
Наконец, мать рыжей заговорила. Медленно, подбирая слова:
— Знаешь…я хочу пожелать тебе только одного. Чтобы твой ребёнок никогда не оказался в подобной ситуации. Нет, пусть он влюбляется, и даже пусть ему разбивают сердце, ведь это закаляет. Но не так. Я желаю, чтобы на пути твоих детей никогда не встречались люди, которые, уходя, прихватят с собой и их души. Потому что, видит Бог — нет ничего более страшного для родителя, чем видеть, как больно его ребёнку — и не иметь возможности помочь ему. Потому что это та боль, от которой нет лекарства, и никто не поможет пройти через это. Это можно только переждать, переболеть — и попытаться снова жить.
Слова женщины, произнесённые таким спокойным, но вместе с тем холодным тоном, заставили Дока поёжиться от внезапного озноба. А та, будто не замечая, продолжила говорить, словно желая добить его….
*****
Два года назад
Нужно было успокоиться. Просто успокоиться. Девушку трясло — так, что челюсть сводило, а в груди крутило так, словно кто-то включил огромные лопасти. Дышать больно. Стоять трудно. Жить невозможно. Первый раз в жизни её руки дрожали настолько сильно. Девушка подумала — может, где-то есть источник тока? Ведь не могло так трясти тело.
Маша очнулась, сидя на полу и заходясь в рыданиях. Она не понимала, сколько прошло времени — вроде вот только она провожала ЕГО взглядом в окно, и вот уже сидела, прислонившись к стене и пытаясь унять дрожь. И сделать вдох — это было очень важно. Потому что — как жить без кислорода? С другой стороны — а стоило ли вообще пытаться?
ОН ушёл. А её накрыло. Это было похоже на волны. Маша делала что-то — механически, отключив голову, просто чтобы руки были чем-то заняты. А потом вдруг она снова находила себя сидящей на полу, сжимающей грудь руками и пытающейся сделать вдох. Выходило у неё не очень — внутри словно зияла огромная дыра, и её было нечем заполнить. Она рыдала — некрасиво, в голос, захлёбываясь, а в голове пульсировала лишь одна мысль. «Как же больно». И как сильно ей хотелось, чтобы это прекратилось. Потом её отпускало ненадолго, но следом за первой волной приходила вторая. И всё начиналось заново.
Маша пыталась лечь спать, но у неё не получалось — чувство, будто она задыхалась, снова возвращалось. Поесть тоже не выходило — любая мысль о пище вызывала тошноту. Маша словно горела.
Она позвонила маме, но когда та взяла трубку, девушку хватило лишь на жалкий всхлип.
— Маша? Что случилось? — голос женщины звенел от волнения.
Собравшись с силами, рыжая выдавливает из себя:
— Он ушёл, мам.
— Кто ушёл? — явно не поняла Оксана Павловна.
— Миша, — сорвалось с губ девушки вместе с очередным рыданием.