Отрада округлых вещей

Зетц Клеменс Й.

— Она оставила телефон в моей комнате. Но мне нельзя выходить, когда у нее клиенты. Она целый день держит меня взаперти.

Звонящий издал какой-то странный звук. Трубку он, должно быть, уже отнял от уха и готов был нажать отбой, чтобы закончить разговор, но потом вновь раздался его голос. Он глубоко вздохнул и спросил:

— Сколько тебе лет?

— Десять.

— Не расслышал, сколько? Тринадцать?

— Нет, десять.

— Бог ты мой. Вот как. Это худо. И она не выпускает тебя из комнаты?

— Да, когда у нее клиенты. Она на сто процентов

за этим следит.

Последовала долгая пауза. Марсель пальцами расправил уголки губ, поднявшиеся в ухмылке, и соображал, что говорить дальше. До сих пор все шло как по маслу. Нельзя было вдруг испортить игру. Он отдал бы все, чтобы остановить реальность, как фильм, нажав на паузу или на «стоп».

— Она с тобой плохо обращается? — спросил мужчина.

— Не знаю. Не то чтобы очень. Но…

— Расскажи мне.

Снова молчание. Марсель взглянул в окно. На улице какой-то человек выгуливал целую свору собак. На поводке, от которого ответвлялись маленькие, тонкие поводки. И собаки были маленькие и тощие, словно крысы.

— По голосу не скажешь, что тебе тринадцать, — сказал мужчина.

— Мне десять.

— Гм, — невнятный треск в трубке, — верится с трудом, гм.

— Во что?

Проклятие, голос его съехал в низкий регистр.

— Я сказал: мне трудно это себе представить. Все эти дела с твоей матерью. И все такое.

— Да, она меня выпускает только вечером.

— Тебя даже в туалет не пускают?

— У меня тут ведро есть, я могу в него…

Марсель с трудом подавил смех.

— Ведро?

Мужчина с недоверием рассмеялся. Смеялся он, как какие-нибудь Бивис и Батхед вместе взятые, только еще более утробным смехом. Взглядом Марсель следил за тем, как собачий выводок на перекрестке сворачивает за угол. Он чувствовал себя на подъеме, как в какой-нибудь осенний день, когда идешь по улице, а в спину тебе дует сильный ветер, и ты движешься, не прилагая усилий.

— Пожалуйста, не говорите ей, что я вам это рассказал, пожалуйста!

— Само собой, я больше не позвоню, — произнес мужчина и повесил трубку.

Марсель был в полном экстазе. Потом, в школе, выступая с рефератом, он был собран, говорил связно, немножко быстрее, чем обычно, и даже смог ответить на все вопросы учителя истории.

После ужина Марсель поймал себя на том, что постоянно думает о тех, кто ему звонил. Он представлял себе их лица, их позы. В эту самую секунду они идут по улицам города или сидят у себя дома в одиночестве. Он сунул телефон в карман брюк, чтобы отец не возбухал, но каждые три или четыре минуты явно ощущал вибрацию вызова. Он доставал телефон, но на самом деле никаких звонков не поступало, не висело даже ни одной эсэмэски.

На ужин была картофельная запеканка. После ужина все еще посидели немножко в гостиной, потому что завтра утром предстоял отъезд Ирис. Обсуждали детали ее горнолыжного снаряжения. Ирис ужасно трусила и уже мечтала поскорей вернуться домой, но бодро нахваливала все аксессуары, которыми ее снабдят — солнцезащитный крем, горнолыжные очки со сменными

цветными фильтрами и тому подобное — и при этом иногда почему-то вдруг ненадолго затихала. Она то и дело поглядывала в сторону старшего брата — ему этот взгляд говорил многое: ему полагалось ее поддержать, она доверяет его мнению, он лучше знает жизнь, чем она, но он еще не такой взрослый, как родители, в жизни которых все иначе, странно и непонятно.

Марсель подсел к ней поближе. Снова ему показалось, что телефон завибрировал. Ему представилось, как кто-нибудь позвонит позже, когда все уже будут спать, и ощутил то же чувство уюта и покоя, что и раньше, когда дожидался поздней вечерней трансляции футбольного матча.

Ирис глядела на него как-то странно. Это затронуло Марселя больше, чем обычно.

— Я вот что еще хотел сказать, — произнес Марсель, хотя до этого он молчал. — Если тебе вдруг будет худо, ты просто позвони мне. Лучше всего ночью, я буду на связи.

Мать услышала его слова, но сделала вид, что занята возней с укладкой чемодана.

— Ага, — кивнула Ирис.

Марсель поднял свой телефон вверх. Lol, а если в этот момент как раз позвонит вдруг какой-нибудь извращенец?

— Знаешь… — сказала Ирис.

— Что?

— Только ты тогда отвечай, ты никогда не отвечаешь!

— Я всегда отвечаю. Если тебе ночью вдруг станет плохо — раз, и ты мне позвонишь! У меня ночное дежурство. Но с тобой все будет хорошо, вот увидишь.

Она снова кивнула.

— На самом деле все бывает не так, как себе представляешь.

Звонки не прекращались. Один позвонил и сильно возмутился, когда Марсель ответил. Он стал угрожать, что посадит его в подвал и будет пытать. А потом рассмеялся и начал насвистывать какую-то мелодию. Другой потребовал, чтобы его избили до потери сознания, и пусть это сделает «настоящая дама». Еще один только и сказал: «О, Господи, этот мир болен неизлечимо, я в отключке, спасибо». И положил трубку. Следующий заявил, что хочет просто поболтать. Потом позвонил еще один, сказал, что у него самого есть десятилетний сын, и минут пять выспрашивал Марселя о его житье-бытье. Довольно пожилой (судя по голосу) человек долго кашлял в трубку и несколько раз настойчиво просил позвать к телефону Сузи, дело срочное, он ее постоянный клиент. Еще один старик (а может быть тот же самый, только слегка изменивший голос) стал уверять Марселя, что истина часто бывает скрыта между строк.

Марсель лежал на кровати и посасывал клейкие ягодки годжи, вытаскивая их из надорванной упаковки.

Следующий мужчина всхлипывал в трубку, требовал встречи, поначалу даже не врубился, что отвечает ему не женщина, а когда понял, что ему говорят, то сглотнул слюну (было слышно, как он причмокнул нижней губой) и принес извинения по всей форме, заверив, что ничего подобного больше не повторится, никогда больше, и положил трубку, так и не сбросив соединение. Поэтому из мира звонившего до Марселя еще довольно долго доносился странный шелест и, время от времени, приглушенные голоса.