Отравители змей

Печенежский Андрей

– Да она согласна, сестричка, ты просто глянь на нее, еще бы ей не согласиться. Фе-фе, хозяйка, фе-фе...

И они оставляют хозяйку в прихожей, где она немедля предается плодотворным размышлениям: как расцвела моя жизнь и наполнилась, какие замечательные, красивые человеки окружают меня, и главное,- думает она,- никого не надо звать-приглашать, все приходит как по мановению волшебной палочки, теперь-то уж никто не посмеет сказать: у нее, дескать, не все дома,- осталось дождаться телефониста, потом Владлен вернется, потом матрешки припорхнут со своей ассамблейки - тогда уже все нишки, все полочки окажутся загруженными, и люди скажут: вот идет Анестезия, одна из немногих, у кого все дома, все на местах, и каждый занимается своим, весьма полезным для окружающих делом. Телефониста она препровождает до спальни молча (не волнуйтесь, хозяюшка за мною уже никого не осталось, все хвосты подобраны, а про Курицына я ей богу не знаю, хоть он и муж вам, и отец матрешкам, вы только напомните мне со временем, что я телефон починить приперся, а то я как прилипну к телевизору - не отдерешь!), убирает пылинку с его плеча (фрак у телефониста золотистый, с блестками,

как у фокусника, и руки: как у фокусника, ловкие-преловкие, он, видимо, решил даже вовсе не показывать их, и рукава болтаются пустышками, точно в них нет никакого тела), телефонист благодарно кивает ей и присоединяется к Давнюкам, которые выстроились скорбной шеренгой вдоль стеночки - выстроились и покамест помалкивают; в ногах же у Давнюков по-детски незатейливо пристроились две прехорошенькие девочки, сестренки-погодки,- они полулежат на паркетном полу, локоток к локотку, как перед фотообъективом, в обещанных форменных платьишках, с беленькими на темно-синим суконце манжетиками и воротничками, что нелишний раз подчеркивает изысканность убранства множества взрослых дядечек и одной тетечки (ах, эти фрачные "тройки" - каких только оттенков и сочетаний не выплеснет со своей палитры искусник-модельер! любо-дорого заглядеться, ни к чему не придерешься, все в стать да в масть, и масть на масть не приходится: белая, вороная, каряя (черная с т

емнобурым отливом), караковая (вороная с подпалинами), подвласая, рыжая, бурая (вся искрасна-коричневая, а навис потемнее); игреняя, гнедая, красногнедая, каурая (рыжая впрожелть, иногда темноватый ремень по хребту), саврасая, соловая, буланая, изабеловая (буланая с красниною), калюная (рыжесаврасая с ремнем), серая (по молодости бывает в яблоках) и серожелезовая (под старость вся белеет); розовая и красносерая, сивая (вороная с проседью), сивожелезовая (сивая с едва заметною красниною), мышастая или голубая, чалая (сплошной мешаной шерсти, особенно - белой и рыжей) вороночалая (темноголая темносерая, ноги, навис - черные), бурочалая и гнедочалая, рыже-, серо- и сивочалые, полово-серая и мухортая (желтизна на морде и в пахах), и пегая во всех разновидностях (вороно-буро-, гнедо-, булано-... ), и чубарая, барсовая, и буро-чубарая, и фарфоровая, и тут же - рябая (коли одна только голова в белых шашках), и серая в мушках, и серая в горчице (в мелких крапинах, признак старости); подвласая, чанкирая (беломордая и белоглазая?), калтарая, халзаная и чагравая, а рядом - крылатая (саврасая или каурая с темным оплечьем),некоторые имели золотистый отлив, были "в яблоках" и в "тени"; пестрели лысины и звездочки...) и куча-мала полосатых теннисок, и целое собрание однотонных казацких шароваров.

У хозяйки аж в глазах зарябило, подобной раскраски она не встречала даже в самых отчаянных предвидениях, и все они тянутся шеренгой вдоль стеночки и смотрят на экран отлаженного телевизора, с которого поглядывает в комнату какой-то упитанный мужчина, весьма напоминающий кого-то,- он заглядывает оттуда в комнату, главным образом кося глазами через нижний обрез экрана: на паркетном полу, одним концом подтянутый под паучьи ножки телевизора,- лежит внушительного объема сверток, смахивающий на дородное человеческое тело, упакованное сперва в простыню, потом в бумагу оберточную, магазинную, а уж поверх всего забронированное стареньким персидским ковром, извлеченным по необходимости из пронафталиненной кладовки. Запах нафталина никого не смущает, только экранный мужчина подергивает верхней губой и морщится,- и в целом атмосфера спальной комнаты кажется устойчиво торжественной. Вот мастера так мастера,- думает хозяйка,- пришли, устранили помеху и теперь по праву наслаждаются результатами. Я бы тоже понаслаждалась, если бы не стирка горой, не стряпня да не глажка, да если б еще не ждать-пождать Курицына,- а там и матрешки подоспеют, тоже встречай их, обхаживай, спровадить бы их в детдом хоть на недельку. Пожить бы просто, может, и поживу еще, сегодня же и поживу: пойду и отстираюсь, потом настряпаю, потом дождусь и обниму с порога, фе-фе, Курицын, чмок-чмок, матрешки,- роится у нее в голове, мать-перемать, отец-переотец, видимость-то хорошая, да что-то звука маловато - что за наслаждение без звука? будто в покойницкой...

IХ. Постель иглы - 3. Что и говорить...

...будто в покойницкой,- думает хозяйка,- а я вот возьму и побуду немножко сумасшедшей, как Владлен завещал. Надо только поискать его завещание, и ковер этот - надо бы почистить,- ковры хорошо чистятся первым снегом, когда он еще белый и пушистый, как котенок,- и котенка пора завести, взять у соседей, пока оно еще слепенькое, и выкормить его, и воспитать, а потом, на старости лет находить в нем немалое утешение. Если попадется кошка, назовем ее Капитолинкой, Капитолина Владленовна - звучит!
– и будет у нее все по-людски, комар носа не подточит: пропишем на жилплощадь, пошьем ей трусики, сарафанчик летний (к зиме придется раскошелиться на теплые вещички, если до зимы не сдохнет) и будем брать ее повсюду, куда самих понесет,- а потом однажды на базаре, в страшной сутолоке - она как будто потеряется, на самом же деле ее у нас выкрадут преступно, гангстеры проклятые,- и станем оплакивать ее, вспоминать минуты совместной жизни - долгими зимними вечерами, когда, неровен час, погорят на щитке все "пробки", а свечи кончатся,- вот кстати, надо бы запастись свечами, сейчас же пойду и куплю свечей, переоденусь, денег наскребу и пойду,- хозяйка поворачивается, выходит из спальни и открывает ванную (где еще переоденешься, когда в квартире полно народу?), и глазам ее предстает зрелище, по которому она подсознательно давно соскучилась: шеренга разномастных фраков вкупе с полосатыми казацкими шароварами,- и те, и другие покорно соловеют перед экраном поремонтированного телевизора, откуда взирает на них терпеливо человек, напоминающий кого-то,- между тем как фраки вовсе не намерены довольствоваться молчанкой и споро обмениваются умозаключениями

по случаю какого-то важного для присутствующих события. Примечательно то, что чеканные, должно быть, заведомо подготовленные фразы, покидая уста говорящего, тут же становятся крылатыми и вспархивают под потолок, где снуют сперва порознь, затем собираясь в суетные стайки,- фр-р-ррр, пр-р-ррр,- фырчат и пыркают

, неустанные, крылышками...

– Свечку - и то не поставили, соседи называется!

– Что и говорить, Курицыны - они Курицыны и есть, вы разве рассчитывали на какое-то особое отношение? Они же поголовно страдают комплексом полноценности, но разве они признаются?

– Голову пеплом посыпать - разве это так трудно? Не понимаю, не понимаю...

– А как вам нравится это беспробудное вранье? Будто квартира у них двухкомнатная! Как вам это нравится?

– Враки, конечно, потрясающие. Разве секрет, что там, где две - там непременно три, где одна - там две, где ни одной - там все равно прибежище. Что и говорить, заврались под завязку... Они же ее заперли и никого туда не допускают, а сами волокут туда все, что попадается... Враки, враки безбожные!

– Столько вранья развелось - ни пройти, ни проехать! Живого места на земле не осталось - все враками загадили!..

– И заметьте - отборнейшие, породистые враки! Такие враки, что уже и враками не назовешь! Нет, это уже восходит к врачарам, врачищам даже!

– Врут изобретательно, отъявленно, дерзко! Чего они этим добиваются? Чего добьются? А цену себе набивают - и вся разгадка!..

– Как не хочется, как противно говорить об этом, а другого способа нет, не открыли еще, не освоили, не разметали, не отгородили столбиками кюветы, не поставили заправочной станции, закусочные не построили,- приходится по старой, по битой-наезженной: ла-ла да ла-ла, как горохом о стенку...

– Ссылаются, заметьте, на то, что пепла у них нет, что пепел еще готовить надо! Нашли себе отговорку и рады - рот до ушей! Что и говорить, что и говорить!..

И девчонки мои здесь!
– блаженствует мысленно хозяйка,- и тоже ведут себя непринужденно, как дома, ума набираются от старших! Когда Курицын вернется, непременно обрадую, и пошлю прикупить еще школьных шмоток, ничто так не идет взрослеющим матрешкам, как белые кружева на строгом темно-синем фоне! Да они и сами папку пошлют, чего с ним церемониться!
– думает она, а старшая из погодок тем временем поднимает глаза на фрак сивожелезовый и спрашивает: дядя, дядя, а там, под телевизором, и правда что-то лежит, или нам, матрешкам, только кажется?
– Не заботьтесь об этом,- с прискорбным вздохом отвечает сивожелезовый,- это всего лишь ковер. Если взять ковер, скатать его и одним концом подсунуть под телевизор, то получится примерно то, что вы теперь сами видите.- Да,- поднимает глаза вторая погодка,- но ковры все на месте, мы все наши ковры знаем наперечет!
– Охотно верю,- скорбит сивожелезовый,- значит, родители новый купили, которого вы еще не знаете.- Да,- не сдаются погодки,но когда же они успели? Всю ночь возились с Постулатом Антрекотовичем, потом мамочка завтрак готовила, потом мы позавтракали, и папочка укатил куда-то,когда тут успеешь за покупками сбегать?
– Значит, успели,- стоит на своем сивожелезовый,- вчера, допустим, или третьего дня - купили, но не показали сразу, чтобы после интересней было. Чтобы предъявить сюрпризом.- Ах, сюрпризом!
– прыскают погодки.- Сюрпризом - это хорошо, мы сюрпризы любим! А то мы тут знаете что подумали?
– уж не мертвый ли Постулат Антрекотович в родительской спальне коченеет? При такой жаре представьте, что будет через час-другой, хотя бы льдом его обложить, хоть простынку в водичке выхолодить. Все мухи сюда соберутся, потом гоняй их...- Вы глубоко заблуждаетесь, барышни,- строго отвечает сивожелезовый, подобрав отвисшую было губу,- ничего подобного, Постулат Антрекотович - он... в некотором смысле, разумеется... он сейчас пребывает... м-м-м... сейчас вы не может

е его видеть, барышни, вот и все, что вам следует знать об этом!..

Ну, матрешки!
– думает с восторгом Анестезия,- ну, хохотушки-разумницы, мужика приперли к стенке, он аж потускнел и выгнулся - с такими матрешками поди объяснись, палец в рот не клади, по локоть отхватят! Придется новый ковер покупать, отстираюсь, денег наскребу - и в магазин, а Курицына дождусь на улице, а матрешки увидят нас - папочка, мамочка, вы разве ковер прикупили?
– а как же, вот он!
– потом подменить незаметно, а Отстоякина хоронить без оркестра, скромно, чтобы никто ничего не заподозрил... все, иду стирать, белья набралось столько, что подумать тошно,- и она уходит из спальни и оказывается в ванной, где с радостью отмечает, что фраки продолжают совещаться, а человек на телеэкране по-прежнему молчит и заглядывает на пол, на тугой объемистый сверток, одним концом затолканный под телевизор.

– Ведь ничего дурного не хотел - за что его так? Цель его была скромна и очевидна: пробудить, добудиться - всего-навсего...

– Всего-навсего, стряхнуть сонливость, в чувство привести, дать понять, повернуть лицом к истине...

– Не убий,- подсказывал он,- не убий ближнего своего, сколь близко ни свела бы вас судьбина!

– Они знали, чем довести его - звонки и бородинский! Звонки без адреса, никому и ниоткуда, а бородинский - ему одному, со всех сторон, безотказному...

– А ведь он мог защититься! Мог! Упредить удар и покарать злопыхателей! Мог разработать план на уничтожение и блестяще осуществить его!

– Что и говорить! Ему не стоило большого труда затравить их мышами, или напустить из-под двери угарного газу! Вот они тут подрыгались бы!

– Помните его слова: конечно, осложнения неизбежны, но мы и раньше жили сложно, нищак, преодолеем,- и преодолел бы, если бы не взваливал на себя еще и за других, за тех же Курицыных... если бы не потакал развязному загулу, не сочувствовал бесчувственным...

– Или мог бы столкнуть их всех по лестнице! Одной левой! Заманить на площадку под любым правдоподобным предлогом - и угу! Курицын первым поломал бы себе позвоночник, слег бы в параличе - делай с ним что хочешь...