Отравительница
Шрифт:
Катрин обиделась, узнав что ее дорогой Генрих затеял интригу с де Гизами, не поставив в известность мать. Она отправилась к нему; когда они остались одни, она деликатно дала ему понять, что ей известны его тайные планы.
Генрих удивился; улыбнувшись, он взял руку матери и поцеловал ее.
— Я забыл о том, как ты умна, мама.
Катрин порозовела от радости.
— Мой дорогой, если я умна, то лишь благодаря моей любви к тебе. Я тщательно блюду твои интересы. Что это за план?
— Но ты же знаешь.
— Расскажи мне. Я хочу услышать все от тебя.
— Состоится праздник, нечто вроде маскарада, турнир-спектакль.
Она посмотрела на его разрумянившееся лицо, на решительный рот Генриха. Ей все это не нравилось, но она решила промолчать, потому что в противном случае, если Генрих потерпит неудачу, он заподозрит, что она приложила руку к этому, и рассердится на нее. Это будет плохо, она не вынесет ссоры с ним. Поэтому она не станет объяснять Генриху, что ненавидит Колиньи так же сильно, как он, и приняла решение о его ликвидации — в нужное время. Она не станет объяснять ему, что, если адмирала убьют сейчас, королева Жанна не приедет ко двору вместе с сыном, и женитьба Генриха Наваррского на Марго не состоится. Если они решатся объявить войну Испании, этот брак — наилучшая вещь из всех возможных. Католики и гугеноты в едином строю выступят против Испании. Она боялась вызвать недовольство Генриха, поэтому не сказала ему обо всем этом; она поцеловала Генриха, полюбовалась его новыми украшениями, назвала его план хитроумным и попросила сына беречь свою жизнь, которая ей дороже всего на свете. Последние слова Катрин были искренними.
Она прошла в покои короля и, отпустив всех приближенных и убедившись, как обычно, в том, что их не подслушивают, рассказала Карлу о плане, разработанном его братом и Гизами.
Карл онемел от страха. На его губах выступила пена, глаза испуганно выпучились.
— Мой дорогой, — успокаивающим тоном произнесла Катрин, — иногда ты проявлял некоторую ревность к брату. Ты думал, что я люблю его сильнее, чем тебя. Если тебя снова посетит эта нелепая мысль, вспомни следующее: я знаю, как ты любишь адмирала; я знаю, что ты восхищаешься этим человеком; я выдала тебе замысел Генриха, чтобы ты мог пресечь его и спасти твоего друга.
Тело Карла начало дрожать, подергиваться.
Катрин продолжила:
— Теперь ты все знаешь, верно? Ты не будешь думать, что тобой пренебрегают. Я люблю всех моих детей. Я забочусь только об их благе. Но ты не просто мой сын: ты — король.
— О, мама! — сказал он. — Мама!
Карл заплакал.
Она обняла его, и он закричал:
— Я прикажу арестовать Генриха за это! Я отправлю его в тюрьму Винсенн.
— Нет, нет, мой дорогой. Ты не должен этого делать. Ты должен быть умным. Пусть они построят крепость в Сент-Клоде. Потом ты сможешь распорядиться о том, чтобы ее разрушили, потому что ты решишь запретить потешное сражение. Ты скажешь, что устал от подобных забав и намерен устроить какой-нибудь новый маскарад… задуманный тобой. Понимаешь, это будет мудрее. Так бы поступила я. Пока они заняты приготовлениями, они не строят новых планов. Ты сможешь быть уверенным в том, что адмирал в безопасности.
Карл схватил руку Катрин и поцеловал ее. Катрин с облегчением вздохнула. Она решила
Как противно иметь дело с непослушными детьми!
— Что? — закричал самовлюбленный маленький Эркюль, герцог Аленсонский. — Ты хочешь женить меня на английской девственнице! Она годится по возрасту мне в матери.
— Она достаточно богата, чтобы стать твоей женой.
— Я не желаю слышать о ней.
— Будь благоразумным, мой сын.
— Мама, я умоляю тебя пересмотреть этот вопрос.
— Я уже тщательно рассмотрела его. А ты? Подумай! Корона… английская корона станет твоей.
Он был несдержан, высокомерен, обожал всяческие интриги. Она отвезла его в Амбуаз и сделала пленником. Этот своевольный мальчик может погубить какой-то выходкой его предполагаемый брак с английской старой девой.
— Сейчас, когда мой маленький лягушонок надежно заперт в Амбуазе, — сказала Катрин королю, — я должна заняться замужеством Марго.
Приняв дочь в своих покоях, она сообщила девушке имя ее будущего мужа; глаза Марго засверкали презрительно и испуганно.
— Я… выйду за Генриха Наваррского? За этого дикаря!
— Моя дорогая дочь, не каждая принцесса получает шанс стать королевой.
— Королевой Наварры!
— Твоя двоюродная бабушка была умной и красивой женщиной, известной писательницей, и она не стыдилась этого титула.
— Тем не менее я презираю его.
— Ты свыкнешься с этой мыслью.
— Никогда.
— Когда ты возобновишь знакомство с твоим старым другом, ты полюбишь его.
— Он никогда не был моим другом, никогда не нравился мне. Я не выношу его. Он наглый сластолюбец.
— Моя дорогая дочь! В таком случае, я уверена, у вас найдется много общего.
Марго заставила себя преодолеть страх и дерзко ответила матери:
— Мне помешали выйти замуж за единственного человека, которого я хотела видеть моим супругом, поэтому я заявляю о своем праве выбрать себе мужа самостоятельно.
— Ты глупа, — сказала Катрин. — Не думай, что я потерплю твои капризы.
— Я — католичка. Как я могу выйти замуж за гугенота?
— Возможно, мы сделаем из него католика.
— Я думаю, что должна выйти за него именно потому, что он — гугенот; тогда гугеноты смогут сражаться вместе с католиками против Испании.
Катрин вздохнула.
— Моя дочь, политика страны может меняться ежедневно. То, что верно сегодня, завтра может быть неприемлемым. Откуда я знаю, кем будет Генрих Наваррский — католиком или гугенотом? Могу ли я знать, что потребует от него Франция?
— Я ненавижу Генриха Наваррского.
— Ты говоришь, как глупая девчонка, — сказала Катрин и отпустила дочь. Королева-мать не сомневалась в том, что в конце концов она сломит упорство девушки.
Марго отправилась в свою комнату и легла на кровать; ее глаза были сухими, но душу переполняла грусть.
— Я не сделаю этого! Не сделаю! — Повторяла она, обращаясь к самой себе. Но Марго не могла выбросить из памяти холодные глаза матери; она знала, что желания Катрин всегда осуществляются.