Отравленные корни

Грей Дайре

По губам пробегает усмешка. Могла и повлиять, если бы Олеж не оказался столь быстр. Застрелила бы бывшего потенциального истинного мага. И меня точно казнили бы. Скорее всего, Брасиян сам бы и убил. Печатью. Вполне возможно. Хотя, если уж и отправляться к Абсолюту, я предпочла бы погибнуть утром в драке. Героически. Ну, или выглядело бы так. Красивая смерть значительно лучше казни. Особенно для моего сына. Поступок мне бы засчитали, и об Анджее заботились бы уже не как о ребенке осужденной, а как о сироте, потерявшем родителей в бою.

Запрокидываю голову и провожу руками по лицу. Я жива,

но не чувствую себя такой. Может, лучше действительно было умереть? Всем лучше...Сколько магов вздохнули бы свободнее, если бы меня не стало? Многие. Очень многие. А кто стал бы плакать? Марька. Анджей. И все...

Руки берут мочалку и мыло, покрываю себя душистой пеной и тут же смываю ее. В движениях есть некое умиротворение, которое не позволяет думать о ненужном. Выхожу из душа и вытираюсь полотенцем. Зеркало запотело, по гладкой поверхности бегут капли, в маленькой комнате душно и сыро, надеваю халат, висящий на крючке, и выхожу.

«Ты пробуждаешь в своем сыне Тьму».

Не хочу верить. Илей ошибся. Или Виттор соврал. Такого не может быть. Не может. Ивар всегда ограничивал мое общение с Анджеем. С самого начала. Это было одним из сильнейших способов воздействия. И самым страшным. В первые месяцы я видела его только во время кормления. Потом молоко пропало, зато начались приступы безумия. Точнее вернулись...

Все, что их касается - сплошной провал. Чернота. Пустота. И периоды затишья. Покоя. Их я помню. И то, как желала увидеть сына особенно остро. Я всегда боялась за него. Но разве страх ненормален для матери? Не знаю. Мне некого было спросить.

Брожу по комнате, натыкаясь на мебель. Перед глазами бегут обрывки воспоминаний: маленькое личико сына, его попытки улыбнуться, первые, услышанные мною слова. Нет, я не будила в нем Тьму. Он обычный малыш, как многие. Только его аура... Подернутые сероватой пеленой цвета, словно припорошенные пылью. Всегда. Всегда, когда я его видела. И взгляд. Мои глаза. Темные, глубокие. А теперь я больше его не увижу...

Ярость вспыхивает мгновенно. И ближайший стул разлетается о стену. Ненавижу. Как же я ненавижу всех истинных магов. Тех, кому плевать на судьбы других. Кто думает только о великих целях, забывая, какой ценой их достигают. Второй стул следует за ним. Бью кулаком по столу. Пинаю кровать. Бессилие и ненависть рвутся изнутри.

Останавливаюсь, глядя на себя в зеркало. Глаза горят. Халат распахнулся. Волосы встрепаны. Ведьма. Самая натуральная ведьма. И я стала такой, чтобы сберечь равновесие. Чтобы помочь другим. А кто поможет мне? Если, все о чем я просила, всего лишь звук, писк для кого-то?

– Ненавижу!

Зеркало я разбиваю голыми руками. Осколки режут кожу. Кровь капает на пол. И боль на мгновение отрезвляет. Тьма не уничтожает. Не убивает. Она всего лишь извращает все, до чего дотягивается. Выворачивает наизнанку, меняет смысл, заставляя видеть под другим углом. Что, если Виттор прав? Если моя любовь к сыну тоже отравлена Тьмой? Если то, чем меня поили, позволило ей пустить свои корни так далеко, что даже самое глубокое чувство перестало быть... Каким? Светлым? Чистым? Правильным? А где проходит грань между светлой и темной любовью к детям? Какой она должна быть?! Какой?!

Вцепляюсь в волосы и тяну в разные

стороны. Голову пронзает боль, словно я сама разрываю ее пополам. Разворачиваюсь и пинаю комод. Толкаю его, валю на пол. Пытаюсь сломать. Не могу остановиться. Иду к кровати и срываю белье. Рву простыни и пододеяльник. Подушку. Перья летят по комнате. А я продолжаю метаться.

Не верю... Не верю. Не верю! И замираю посреди разгромленной комнаты. Тьму нельзя уничтожить. Только принять. Согласиться с тем, что она есть. В тебе. Вокруг. В тех, кто близок, и кого ненавидишь или любишь. Она повсюду, потому что без нее невозможна жизнь. Бороться с ней глупо. Точно так же, как с дождем или солнцем. Радугой. Морем. И пока борешься - она прорастает все глубже.

Эту истину я усвоила, еще пока была замужем. Только когда призналась себе, что стала темной, безумие ушло. Оно стало контролируемым. И теперь ко мне приходит осознание. Моя реакция уже сама по себе подтверждает правоту Виттора и Илея. Ярость. Гнев. Желание уничтожить все вокруг. Если бы у меня осталась магия... Вспоминаются браслеты на столе у главы боевых магов. Смотрю на запястья. Амбирцит действительно мог уничтожить печать, и тогда получается, что оковы не выдержали моей силы... Во время приступов она всегда хлестала через край. Даже истинный не всегда мог меня контролировать.

Медленно опускаюсь на пол, обхватив плечи руками. Если они правы... Если... Если я действительно пробуждаю в Анджее Тьму...

Ложусь на бок и сжимаю голову руками. За что? За что мне достается такое мучение? За что? Буря внутри стихает...

Я спасала сына от Ивара, считая его монстром, а нужно было беречь от себя. Потому что настоящим монстром являлась я сама.

– Нет, - шепот едва слышен, голос осип окончательно.
– Нет...

Я не могу, не могу принять такую правду... То единственное, за что я цеплялась, вопреки всему. Мужу, Совету, князьям, Абсолютам. То единственное, что не давало мне потерять себя. Отравлено. Пропитано Тьмой. Так что же осталось от меня самой? Настоящей?

Может быть, меня уже нет?..

Глава 10

– Получила, что хотела?
– мурлыкающий голос вызывает лишь короткую вспышку раздражения. Переход между сном и реальностью почти не заметен.

– Когда же ты успокоишься?

Лежу уже не на полу, а на постели в нашей спальне. Тонкие пальцы грубо хватают за плечо и переворачивают меня на спину. Халат, уже не махровый, а шелковый, распахивается на груди, Ивар развязывает пояс и разводит полы в стороны. Он в брюках и расстегнутой на груди черной рубашке. Еще одно воспоминание. Обычное. Один из первых дней нашей семейной жизни...

– Когда ты признаешь, что неправа? Что ошиблась?

Руки мужа путешествуют по коже от талии вверх, к груди. Сжимают. Несильно, но ощутимо. Ореховые глаза не отпускают мой взгляд. Тогда мне было противно. И больно. В душе. Я чувствовала себя падшей. Грязной. Чтобы научиться спокойно принимать прикосновения ненавистного мужчины ушло много времени. И теперь я не реагирую.

– Никогда.

Он заводит мои руки наверх, удерживая запястья одной ладонью. Нависает так, что его лицо оказывается прямо напротив моего, вытягивается вдоль тела, устраиваясь между моих разведенных ног.