Отравленные земли
Шрифт:
– Кто вы? – пробормотал он, когда я коснулся ладонью его лба. – Мне страшно…
Бвальс приблизился, явно решив, что «страшно» связано со мной, и готовясь в случае чего оборонять товарища. Я не препятствовал, хотя мне в последних словах виделся иной, куда более тревожный подтекст.
– Не бойтесь. Мы все здесь, чтобы вам помочь.
– Сп-пасибо… – может, он даже не понял слов, но среагировал на мягкий тон.
– Может, вы жалуетесь на что-то? – вновь воззвал я к нему, бережно ощупывая лимфатические узлы, но и тут не подмечая
Рихтер опять застонал сквозь зубы. На улице, точно в ответ, раздался собачий вой. Влажные, холодные пальцы солдата вдруг впились в мои, и он прошептал:
– Вы… вы же из столицы?.. Спасите меня… нас…
– Для этого мне нужно знать, от чего. – Я вслушался в его дыхание. Оно стало чуть ровнее, пропали хрипы. Освободившись из хватки, я вопросительно глянул на Вукасовича. – Вы можете хоть что-нибудь объяснить? Невидимые раны, все эти разговоры…
Он отстранённо скрестил на груди руки.
– Я в своём уме. На шее действительно были следы.
Бвальс, медик и низенький солдат, которого мне не представили, выжидательно молчали. И я не был уверен, что могу что-то им сказать.
Завершив короткий осмотр и не найдя ничего подозрительного, я взял с медика обещание сообщать мне о состоянии больного и собрался выйти: Вукасович уже покинул помещение. Бвальс задержал меня у двери, бесцеремонно сжав локоть. Я вопросительно обернулся. За работой я достаточно успокоился и готов был отбить любую попытку затеять ссору. Но Бвальс тоже выглядел куда смирнее, чем прежде. Возможно, он, будучи неглупым, пообещал себе не обострять бессмысленный конфликт со столичным чиновником, а возможно, наконец уверился в моих добрых намерениях.
– Пришлите что-нибудь поскорее, – глухо попросил он. – Эти ваши капли. Тут-то Сова эта всё лечит крепким. В столице наверняка медицина лучше, чем у нас.
На этот полувопрос я не ответил, лишь кивнул. Бвальс не сводил с меня глаз.
– Я ещё кое-что должен сказать. Там… – он понизил голос, – с Анджеем, кажется, была женщина. На кладбище. Красивая, молодая, черноволосая…
– Ваша знакомая?
Он опять зло поджал губы, скривился.
– Я не намекал ни на что подобное. Мы несём службу, а не бегаем на свидания.
Он весь был словно скопище острых иголок. Я торопливо уверил его:
– Поверьте, я тоже ничего не подразумевал. Так женщина была незнакомая?
– Я её не знаю. Но она же может быть вампиром. Ходят слухи…
– Неужели вы тоже… – я готов был выть. – Вы же только что уверяли…
– Я уже не знаю, чему верить, – прервал он. – Вы посмотрите на Анджея…
Я молчал, стараясь списать услышанное на эмоции. Бвальс вдруг улыбнулся, беззлобно и беспомощно, и надменное лицо сразу стало разительно располагающим.
– Впрочем, если та женщина померещилась мне так же, как всем нам – чёртовы укусы… я не удивлюсь. Я ничему уже не удивляюсь. Как же я устал, как ненавижу эти края, всё
Он говорил, и с каждым словом улыбка гасла, впрочем, на её место не возвращалась и злость. Проступало то же, что было на бледном лице его лежащего товарища, – пустота, и я не мог не пожалеть их обоих. Каково незаурядному, да и просто молодому человеку жить в такой глуши и понимать, что его силы и способности не нужны тут ровным счётом ни за чем и никому? Где, например, проявлять характер? Сторожа могилы?
Я поблагодарил Бвальса, стараясь не повторять допущенной с Рушкевичем ошибки и не использовать снисходительный тон. Моей задачей было избавить от суеверного страха горожан… а выяснилось, что избавлять от него придётся и часть гарнизона. Что ж, справимся. Я уходил, а Бвальс смотрел на меня – настороженно и безнадёжно сразу.
– Что если она вернётся за ним? За нами. Она будто смотрела мне в глаза из тумана…
– Кто?.. – Я замер в дверном проёме и недоумённо обернулся.
– Та женщина. – Он облизнул губы. – Её ведь даже не убить.
– Её нет, – отрезал я. – Она вам точно померещилась. Но за товарищем присматривайте, ему нужен покой. – С этими словами я прикрыл за собой дверь.
Вукасович сидел на корточках перед псом и гладил его, чесал за ушами, трепал по холке, что-то нежно бормоча. Белый зверь, ластясь к нему, вилял хвостом, и на носатом лице командующего читалась детская счастливая безмятежность – ровно до секунды, пока не показался я. Вукасович резко отстранился и выпрямился. Пёс обиженно ткнулся хозяину носом в запылённый сапог.
– Ну, что скажете? – тускло спросил командующий.
– Остаюсь при своём мнении. Он просто истощён и, возможно, напуган. – Я приблизился. – Никаких недугов я пока не выявил. Надеюсь, ухудшений не будет.
Вукасович скрипнул зубами, снова опуская ладонь на массивный затылок пса и зарываясь пальцами в его густую шерсть.
– У нас здесь нет проблем с пищей, герр ван Свитен. Она скромна, но её хватает, чтоб от голода не умирать. Да и у Рихтера было прекрасное…
Он произнёс «было» и осёкся. Я не прокомментировал это, хотя страшная оговорка, возможно, и имела под собой почву. Я хлопнул Вукасовича по плечу, надеясь приободрить.
– Послушайте. На его шее сейчас ничего нет. Может, это была… грязь? Укусы клопов? Комаров? Да кого угодно…
– Я видел довольно всяких ран, и меня довольно кусали разные твари, чтоб не ошибиться. – Вторая рука Вукасовича сжалась в кулак. – Прошу не выказывать сомнений в ясности моего ума или зрения. Да и мои подчинённые не идиоты.
Увы, на меня здесь готовы были срываться все. А впрочем, я понимал подавленные и агрессивные настроения, которые моё присутствие лишь накалило. От «столичных светил» провинция неизменно ждёт чудес… а я пока впустую задаю вопросы. Я поспешил кивнуть: