Отражение Беатриче
Шрифт:
Однажды она написала ему, что устала от своего одиночества и ждет, чтобы он поскорее вернулся. Ночью она вспомнила об отправленном письме и вдруг поняла, что написала неправду. С тех пор, как он уехал, она чувствовала себя спокойнее, и прежнее беспричинно радостное настроение, которое так часто бывало у нее до замужества, опять стало возвращаться и подолгу не покидало ее.
«Но ведь это хорошо, что я написала ему о том, что скучаю и мне плохо без него, – сверкнуло у нее в голове. – Нельзя вываливать на него все мои настроения!»
Через полторы недели пришел ответ.
«Смотри, какие интересные притчи встречаются у японцев. Одна мне так понравилась, что я решил ее даже переписать для тебя. Вот она:
Великий мастер меча Тадзима прогуливался однажды
– Какого ощущения, мой господин?
– Когда я был в саду, – ответил Тадзима – я вдруг ощутил запах смерти. Но я оглянулся вокруг, и никого, кроме мальчика-оруженосца, рядом не было. Не понимаю, откуда же взялся этот запах. Меня огорчает, что с годами я становлюсь таким подозрительным и рассеянным.
Слуга немедленно позвал в комнату мальчика-оруженосца, и тот испуганно признался в мысли, пришедшей ему в голову, когда он сопровождал Тадзиму в прогулке по цветущему саду.
Тадзима радостно засмеялся:
– Ну, значит, со мной все в порядке!»
Шел снег на бульварах. И птицы на снежных деревьях блестели, когда розоватое солнце внезапно касалось голов их и крыльев.
Она поняла, что значила эта притча. Итальянец, который чуть было не разрушил ее жизни с мужем, находится рядом, и улица Веснина, где располагалось итальянское посольство, была очень тихой, приветливой улицей.
Однажды вечером, возвращаясь от родителей пешком, она долго бродила по кривым и темным переулкам, где пахло печным горьким дымом и снег так сиял на верхушках сугробов, как будто готов был заплакать от счастья. Рукою, вынутой из перчатки, она подхватывала его рассыпающееся сиянье, слизывала с ладони и шла дальше. Переулки не заканчивались, а переходили один в другой, фонари раскачивались от ветра, прохожих почти что и не было. Окна деревянных домов постепенно гасли и становились голубоватыми от лунного света. В них двигались черные тени: одна из этих теней, особенно гибкая, тонкая, странная, подошла к окну и высоко подняла руки с растопыренными пальцами. Анне показалось, что над ее головой выросли ветвистые оленьи рога. Тень уронила руки, и рога исчезли. Потом задернулась занавеска. Она пошла дальше, стараясь как можно осторожнее ступать по выпавшей с неба белизне, которую дворники еще не убили своими скребками. Снег выпал внезапно, а дворники спали, и жены их спали, и малые дети. За одним из окон, в котором была настежь распахнута форточка, раздались неуверенными, наверное, детскими пальцами разыгрываемые гаммы. Она остановилась и подняла голову. Гаммы доносились с невысокого второго этажа, их острые милые звуки напоминали нестройное пение птиц, и сейчас – вместе с сиянием снега, тишиной и запахом печного дыма – они стали частью какого-то сада, который вдруг радостно вырос в душе и стал распускаться в ней, переполняясь движением веток и блеском растений. Сад был весь весенним, лучистым и жарким.
– А вдруг со мной что-то случится сегодня? – сказала она в темноте.
И тут же восторг такой силы, который она испытывала только в детстве и от которого хотелось громко и беспричинно смеяться, охватил ее. Она распахнула шубу и подставила всю себя – в одной только тоненькой шелковой блузке, с открытою шеей, – идущему снегу.
– А может быть, завтра. Да, может быть, завтра.
Назавтра было воскресенье. Она проспала до одиннадцати и спала бы дольше, если бы не позвонили в дверь. Почтальон с большими, наверное, холодными и колкими, если дотронуться до них, усами протянул ей очень нарядный конверт. Конверт был лилового цвета, и в левом углу, рядом с маркой, летела какая-то птица. Она была красной, а клюв – золотым.
– В собственные руки, – промерзшим
Она расписалась. Почтальон хлопнул дверцей лифта. В соседней квартире, наверное, пекли что-то, и запах ванильного теста наполнил площадку. Он смешивался с запахом новогодней елки, которую только что вынесли на руках, потому что она не уместилась в лифт, и выбросили во дворе. На каменных ступеньках лестницы зеленели осыпавшиеся иголки. Анна стояла на пороге и смотрела на красную птицу с золотым клювом. Потом разорвала нарядный конверт и прочла: «Приглашение на праздник святого Валентина». Она никогда не слышала ни о святом Валентине, ни о его празднике.
Приглашаем вас, товарищ Сергей Иванович Краснопевцев, вместе с вашей супругой Анной Константиновной Краснопевцевой пожаловать в итальянское посольство, расположенное по адресу: улица Веснина, дом 5, на традиционный итальянский праздник, посвященный Дню святого Валентина. Праздник состоится в субботу, 14 февраля, в 6 часов вечера. О вашем согласии принять участие в нашем празднике просьба сообщить по телефону: Г 1-66-37.
Посол Италии в СССР: Марио де Стефано
Первый секретарь посольства: Бернардо Черутти
Второй секретарь посольства: Микель Позолини
У Анны потемнело в глазах. Обеими ладонями она облокотилась на подзеркальник, где лежали кожаные перчатки ее мужа Сергея Краснопевцева, и ей показалось, что он, ее муж, крепко сжал ее руку.
«Никуда не пойду! – сквозь подступившую тошноту подумала она. – Никуда!»
Ноги вдруг ослабели, и она еле добрела до спальни, где были задернуты шторы и было так сумрачно, словно на дворе вечер. Предметы сливались в глазах, но хотелось еще раз прочесть приглашение, чтобы убедиться, что оно действительно существует и ей это все не приснилось. Прыгающими руками она зажгла стоявшую на тумбочке лампу и снова начала читать.
«Микель Позолини. – Губы не подчинялись, дрожали. – Но я же ведь знала, что так все и будет. Микель Позолини...»
Некого было спросить, что это за праздник: в Москве Валентина не знали и праздник его не справляли. Она позвонила по указанному телефону. Очень сильный и красивый женский голос ответил по-русски, но с сильным акцентом. Анна почувствовала, что ревнует Микеля Позолини к чужой итальянке с таким ослепительным звучным контральто.
– Мой муж Сергей Краснопевцев, – сказала Анна, – не сможет прийти, он в командировке.
– Но мы приглашаем ведь вас и без мужа, – улыбаясь в трубку, пропело контральто. – И можем прислать вам машину.
– Не нужно, – ответила Анна. – Тут близко. Что это за праздник? Вы меня извините, я никогда о нем не слышала.
– О, это прелестный, – старательно выговаривая слова, ответила ей итальянка, – и очень волнующий праздник. Мне жаль, что в России его не справляют. Император Клавдий запретил своим легионерам выходить замуж, потому что солдаты, которые имели жен и детей, не мечтали о победах Римской империи, а мечтали и очень беспокоились про свои семьи. А империя все время совершала свои военные походы, и ей нужны были так преданные солдаты. И был один священник из города Терни, епископ, вернее, и он – как это? – переводил язычных людей в христианскую веру. Я понимаю, что в вашей стране сейчас не нужно об этом говорить, но я вам рассказываю нашу национальную легенду, и, как говорят, «из песни не выкинешь слова». Я не ошибаюсь?
– Да, так говорят, – пробормотала Анна.
– Император Клавдий приказал отцу Валентину прекратить его религиозные службы и отдать свою веру. Но Валентин хотел перевести в христианство самого императора и долго беседовал с ним. Но император пожелал оставаться в язычниках и сначала хотел казнить Валентина, но потом пожалел его, и Валентин стал жить в благородном римском семействе и там оставаться в христианстве.
Она помолчала немного.
– И что же потом? – спросила Анна.
– Потом ему отрубили голову, потому что у него была сильная слава, и его любили люди, и слушали то, что он говорит. Вышел приказ, чтобы Валентина избичевали – вы знаете, как это? – ну, избивали, но его увезли из города, потому что власть боялась, что люди будут защищать его от солдат. В это время император Клавдий уже не жил, а был другой император, Аврелиан, и по его приказу римский солдат Фурий Плачидус отрубил святому Валентину голову.