Отражение удара
Шрифт:
— Ешкин башмак, — сказал он. — Мать! Иди скорей сюда! Похоже, Иваницкого машина сгорела!
Алла Петровна выскочила в лоджию и, придерживая на груди халат, тоже посмотрела вниз.
— Слушай, а ведь похоже, что так, — сказала она. — То-то же я смотрю, что бензином аж на двенадцатом этаже воняет… Чувствуешь?
— Ага, — согласился Сергей Дмитриевич, — бензинчиком тянет. Вот скоты! Дохвастался, дурень…
Он потер ладонью шершавую от проступившей за ночь щетины щеку и испуганно замер: запах бензина резко усилился, стоило поднести руку к лицу. Пугливо покосившись на Аллу Петровну, которая все еще смотрела вниз, перегнувшись через перила, он понюхал пальцы. Тошнотворная бензиновая вонь ударила в голову, как наркоз, Сергей Дмитриевич покачнулся,
— Да, — каким-то не своим, фальшивым голосом сказал он, — не повезло Паше. А как там наш завтрак?
— Завтрак на столе, — ответила Алла Петровна и обернулась. Глаза ее лишь на мгновение задержались на лице мужа, но Сергею Дмитриевичу стоило огромных усилий выдержать этот мимолетный взгляд: ему вдруг показалось, что жена видит его насквозь.
В тот день, возвращаясь с работы, он сделал то, на что никак не мог отважиться весь последний месяц: отправился к знахарю. По работе Сергей Дмитриевич много общался с самыми разными людьми: он был мастером ремонтно-строительного цеха на одном из московских заводов и за день успевал переговорить с массой народа — от вечно пьяных бетонщиков до директора предприятия. О знахаре поведала бригадир штукатуров Нина Алексеевна, женщина тяжеловесная и очень основательная во всех отношениях. У нее были какие-то проблемы с ногами, в суть которых Сергей Дмитриевич вникать не стал, и она долго мыкалась, меняя врачей и лекарства, пока не набрела на этого самого знахаря, который, по ее словам, исцелил хворь за три сеанса.
Сергей Дмитриевич, едва услышав этот рассказ, выведал адрес, сославшись на какую-то несуществующую болячку, которая якобы донимала его тещу. Нина Алексеевна, не ломаясь, продиктовала адресок и от себя добавила, что знахарь творит чудеса и видит людей насквозь и еще на три метра вглубь.
Шинкарев с трудом дождался конца рабочего дня и, выйдя из стеклянного аквариума главной проходной, смешался с толпой на троллейбусной остановке. Дождавшись нужного номера, он втиснулся в переполненный душный салон, и троллейбус, подвывая и погромыхивая на поворотах штангами, неторопливо повез его по маршруту, которым Сергею Дмитриевичу ездить до сих пор не приходилось.
Путь был долгим, и всю дорогу из головы у Сергея Дмитриевича не шел Паша Иваницкий: как он радовался покупке, как зазывал всех покататься, как заплатил старой кошелке Веронике Ивановне за ее нестандартные бутылки и как они сидели далеко за полночь на кухне и пели «там вдали, за рекой».
— Это никуда не годится, — вслух сказал Сергей Дмитриевич, вырвавшись из духоты троллейбусного салона в мягкую прохладу майского вечера, и решительно зашагал вдоль улицы.
Ему пришлось несколько раз спросить дорогу, прежде чем он разыскал нужный номер дома. Задержка не очень опечалила: он был к ней готов. Впервые попадая в незнакомый микрорайон, человеку, будь он хоть семи пядей во лбу, всегда приходится плутать и донимать аборигенов расспросами. Микрорайоны, по твердому убеждению Сергея Дмитриевича, были изначально изобретены с одной-единственной целью: доводить людей до полного сумасшествия своей запутанностью, своими вечными ветрами, дующими со всех сторон одновременно, и своей неистребимой грязью.
Наконец, какой-то юноша, обремененный роликовыми коньками, на которых он едва стоял, и огромной собакой породы московская сторожевая, которая неторопливо таскала хозяина от дерева к дереву и от столба к столбу, указал Сергею Дмитриевичу на обшарпанную девятиэтажку, по боковому фасаду которой сверху донизу змеилась страшноватая трещина, щедро, но неаккуратно замазанная цементом. Юноша был вежлив, чего нельзя было сказать о собаке, которая облаяла Сергея Дмитриевича хриплым сорванным басом и на прощание повесила ему на брюки длинную и отвратительную нитку густой слюны. Сергей Дмитриевич испытал сильное желание дать проклятому барбосу хорошего пинка, но барбос гулял без намордника, а пасть напоминала небольшой чемодан, что заставило Сергея Дмитриевича благоразумно
«И потом, — подумал он, — собака не виновата. Где-то я слышал, что собаки разбираются в людях лучше любого экстрасенса. Видно, что-то такое почуял во мне этот пес, и это что-то ему сильно не понравилось.»
Проводив взглядом мальчишку с удивительно невоспитанным псом, Сергей Дмитриевич направился к указанному юным собачником дому, по дороге старательно убеждая себя в том, что ничего страшного на самом деле не происходит. В конце концов, запах бензина, исходивший утром от рук, мог просто почудиться. Все-таки вокруг сильно воняло гарью и бензином… В это было гораздо легче поверить, чем в то, что он посреди ночи прокрался во двор и поджег машину соседа и, можно сказать, приятеля, к которому испытывал самые добрые чувства, а к утру благополучнейшим образом забыл обо всем. Так бывает только в кино да в книжках. Сергей Дмитриевич был уверен, что когда-то читал что-то такое, и не только читал, но и смотрел, причем смотрел неоднократно: герой раздваивался, и одна его половина знать не знала о том, что вытворяла вторая… Но это все была фантастика, очень неумело замаскированная под психологический детектив, а в одном случае, как смутно помнилось Сергею Дмитриевичу, даже под комедию, а к фантастике мастер ремонтно-строительного цеха — Шинкарев относился со скучливым презрением: высосать из пальца можно все, что угодно, да только какой от этого прок?
«Все верно, — решил Сергей Дмитриевич, с неохотой открывая дверь подъезда — самую обыкновенную дверь, очень обшарпанную и с выбитым стеклом, — все правильно. У меня случился заскок… ну ладно, парочка заскоков, и теперь я шарахаюсь от каждой тени. Вон, в Америке опять торнадо — что же, и в этом я виноват?
К знахарю приперся… к экстрасенсу, мать его туда и сюда. Чего приперся, спрашивается? И так голова кругом идет, только бабок-шептуний мне теперь и не хватает…
За деньги они даже здорового в психа превратят. Нет, зря я сюда притащился…»
Сомнения многократно усиливались тем, что эта типовая девятиэтажка очень мало напоминала обиталище колдуна и знахаря. В подъезде, как водится, отвратительно воняло кошками и жареным картофелем, лифт не работал, а со стен пластами отходила исписанная похабщиной штукатурка. Черт знает что, подумал Сергей Дмитриевич. Колдун должен жить в деревне, а еще лучше в лесу, в бревенчатой, черной от времени избе, по самые окна вросшей в землю и увешанной пучками сухой травы. Только тогда камлание будет производить эффект — хотя бы чисто психологический… А тут сразу видно, что сидит шарлатан и гребет бабки лопатой.
Шарлатан жил на седьмом этаже. Поднявшись до пятого, Сергей Дмитриевич неожиданно для себя уперся в хвост огромной, но непривычно тихой очереди, состоявший из самых разных людей — от восьмидесятилетних старух до малолетних колледжеров в галстучках с прилизанными прическами. Были здесь и вполне приличного и даже весьма зажиточного вида мужчины, и холеные дамы с бриллиантами в ушах, выглядевшие на заплеванной лестнице неуместно и даже дико, и чугуннолицые тетки пролетарского происхождения из тех, что скандалят везде и по любому поводу, а в конкретном случае конвоировавшие своих худосочных, испитых мужей. Толпа стояла на удивление смирно, занимая почти всю ширину лестницы, и тихо переговаривалась.
Сергей Дмитриевич робко пристроился в хвост и стал прислушиваться к разговорам. Впрочем, говорили о привычной чепухе: о политике, о ценах, о пенсиях, о погоде и даже, черт возьми, о видах на урожай. О своих проблемах и о колдуне никто не сказал ни слова, и постепенно Сергей Дмитриевич понял, что вызвано это, скорее всего, не отсутствием этих самых проблем, а их серьезностью.
Когда тебя донимает какая-нибудь мелочь наподобие больного зуба, можно круглые сутки жаловаться направо и налево, ныть и отравлять окружающим существование, но бывают недуги, о которых неловко даже думать, не то что говорить — это Сергей Дмитриевич хорошо усвоил из собственного опыта.