Отражение Улле
Шрифт:
— Да, я видел ваш путь. И даже знаю о нем нечто, что вам неизвестно. И я знаю, о чем вы хотите меня спросить. Вам не дает покоя тайна Аги. Как он оказался в лесу и что с ним было до этого. Но сейчас я не хотел бы раскрывать твои секреты, Аги.
— Я не имею ничего против. Поверь, мне это еще интереснее, чем им.
— Знаю. Но вы слишком утомлены. Ваши головы забиты тревогами, тщетными мыслями, бегущими по кругу, и словесным сором. Поговорим после. Скоро придет мой медведь. Он несет добычу, какого-то зверя.
— Скажи, Элгар… — начал
— Подожди немного. Нам придется беседовать долго, мне понадобится немалое время, чтобы сделать свои знания вашими, пользуясь одними лишь словами. Сейчас вы не готовы слушать. Я хочу, чтобы вы получше отдохнули и забыли свои тревоги.
— Мы забудем свои тревоги, только уйдя в пустоту, — сказал Орми. — Мы пришли сюда не затем, чтобы есть и спать. Это мы с братом могли делать и дома. В нашем племени никому не возбранялось дрыхнуть сколько влезет, и человечины обычно тоже хватало.
Элгар покачал головой.
— В вас осталась злоба. Мне жаль вас.
— Конечно, осталась. Злоба на Улле и его рабов, на мир, покорный их воле. По-твоему, мы должны их любить?
Элгар вздохнул и не ответил. Прошло немного времени, и из дальнего коридора показался черный косматый медведь. Он волок жирную тушу свиньи-трупоеда.
— До чего же мерзкая тварь, — поморщился Бату. Тело свиньи было покрыто грубой грязно-серой щетиной, морда — в отвратительных бородавках и наростах. Во все стороны торчали из пасти кривые желтые зубы. Маленькие мертвые глазки смотрели мутно и злобно.
— Зато медведь хорош, — сказал Энки. — А свинья эта на вкус куда лучше, чем с виду. Мы с братом один раз пробовали.
Медведь бросил добычу к ногам Элгара, подошел к незнакомцам и тщательно обнюхал их. Потом лег рядом, положив лапу на уродливую голову свиньи.
— Что ни говори, а ты из нас самый ловкий охотник! — сказал Орми Элгару. — Пальцем не пошевелил, а свинью добыл.
— Ешьте, — произнес Элгар, отворачиваясь. — Утолите голод, выспитесь, потом можно будет говорить.
— А дрова у тебя есть?
Элгар смутился.
— Нет… Да ты сам, Орми, только что сказал о людоедских трапезах, и я решил, что вы едите мясо сырым… Но ничего, сейчас я попрошу медведя…
— Ну вот еще! Чего зря мишку гонять? Пойдем, покажешь мне выход.
После, когда путники, насытившись, повалились на шкуры и начали погружаться в блаженную дремоту, Орми сказал Элгару:
— Меня будут мучить кошмары, если ты не откроешь мне тайну Аги. Скажи хоть в двух словах.
Элгар нахмурился, услышав число, но сдержался.
— От кошмаров это тебя не избавит, будь уверен. Так что давай потом. А сейчас — спи.
Орми фыркнул и хотел было промолчать, но не выдержал и сорвался:
— За кого ты нас принимаешь? Мы дети, по-твоему, или полные болваны? Сколько можно нас морочить?
— Не надо, Орми, — пробормотала Эйле жалобно; она уже начинала засыпать. Но Орми разошелся не на шутку, даже вскочил.
— Не думай, что ты — все, а мы — ничто. Что
— Можешь не продолжать! — вскричал Элгар. — Все это ложь! Я расскажу, о чем ты просишь, но пеняй потом на себя. Все равно вы ничего не поймете, самонадеянные слепцы!
— Как-нибудь постараемся.
— Тогда слушайте. Вы четверо — ты, Энки, Бату и Эйле — мертвы! Давно мертвы!
Орми остолбенел. Его друзья вскочили и молча уставились на Элгара. Эйле страшно побледнела; да и у других вид был жалкий.
— Объясни, — пробормотал Орми, чувствуя, как течет по спине холодный пот.
— Да, мертвы! Вы погибли вчера, в пещере, где ночевали. Упыри убили вас всех. Я это видел своими глазами.
Пауза длилась невыносимо долго. Потом Бату, ощупав и осмотрев себя, осмелился подать голос:
— Но мы живы.
Эйле сказала:
— Все, что я вижу и чувствую, может быть обманом и наваждением. Все, кроме знания, что я существую. Не верю тебе!
— Напрасно. Ведь я не способен лгать. Впрочем, ты не столько не веришь, сколько не понимаешь. Все дело в том, откуда смотреть. Вы, конечно, живы. Я этого не отрицаю. И все же вы мертвы.
— Но мы не можем быть одновременно живыми и мертвыми! — воскликнул Бату.
Элгар помрачнел, потом слегка улыбнулся и сказал:
— Ничего, я не сержусь.
— Да, я подумал это! — Бату, вероятно, впервые в жизни вышел из себя. — Я подумал: «Стоило тащиться за тридевять земель к этому выжившему из ума подземному червю, не способному отличить черное от белого и мертвое от живого!»
— Ты прав, — сказал Элгар безнадежно, с тоскою в голосе. — Нельзя быть одновременно живым и мертвым. Но я и не говорил этого. Я не говорил «одновременно». Дело в том, что время устроено гораздо сложнее, чем вы думаете. Оно не всегда идет вперед, у него могут быть и другие направления. В большинстве из них вы мертвы, хуже того — вы стали упырями, и, если бы не марбиане, никогда бы вам не прийти сюда… — Элгар внезапно замолчал, словно испугавшись чего-то. — Вы мне не верите? Думаете, я выжил из ума? Слепцы! Я не виноват, что приходится объяснять вам таким убогим способом словами! Да вы и слушать не желаете! Что ж, я сумею сделать так, что вы все увидите сами. Сядьте и смотрите на меня!
Выродки повиновались. Элгар несколько раз плавно взмахнул руками, отчего складки его одеяния заходили, как волны на воде. Потом он забормотал что-то бессвязное, чуть покачиваясь и продолжая делать руками странные жесты.
Вскоре бормотание Элгара перестало доходить до сознания Орми. Он погрузился в странную полудрему и вдруг увидел снег, и замшелые ели, и серое небо, и горы. Он снова шел к жилищу Старика; с ним были его друзья Эйле, Энки, Бату. Орми узнал место и день. «Мне снится вчерашнее утро… Сейчас мы должны встретить Аги», — подумал Орми. В следующий миг он был уже целиком там, в прошлом.