Отражение в окне
Шрифт:
– Доброе утро! – сказал ее удаляющийся голос следующему прохожему, шедшему в одном с Костей направлении метрах в десяти от него. Вот этот россиянин был более аутентичен – его лицо было немногим добродушнее кирпича и от приветствия лишь прибавило в суровости. Костя пожал плечами и вернулся к своему маршруту.
– Хорошего вам дня, молодой человек, – бодро поприветствовал Костю солидный немолодой мужчина в деловом костюме, шедший за улыбчивой женщиной.
– И вам, – ответил Костя, окончательно сбитый с толку второй улыбкой.
Он вгляделся в лица пешеходов, идущих навстречу.
– Доброе утро! – опередил он следующую встречную.
– Бог в помощь, – с улыбкой ответила миловидная старушка.
Спустя несколько минут обмена приветствиями с незнакомцами Костя увидел причину нехарактерного благодушия соотечественников. На грязном пустыре стояло двухэтажное техническое сооружение без окон, зато со стенами, ранее выкрашенными самым отвратительно-болезненным оттенком желтого. Теперь же вся стена, смотрящая на дорогу, представляла собой незамысловатый, но пробирающий до мурашек летний пейзаж, яркое солнце на котором, казалось, освещало всю улицу, а с бескрайнего зеленого поля почти ощутимо веяло июльской беспечностью, свежестью сочной травы и теплом. Каждый прохожий, привычно смотрящий под ноги, будто вначале замечал именно это столь недостающее зябкой осенью тепло, а потом уже в поисках его источника нащупывал взглядом громадную картину и в изумлении замирал на долю секунды, которой хватало на то, чтобы пойти дальше в совсем ином расположении духа. Костя узнал руку художника. Его картины всегда совершенно разного содержания регулярно появлялись по ночам на стенах города и неизменно поднимали настроение каждому, кто успевал на них посмотреть. Каждому, кроме Кости. Он при виде очередной работы уличного художника мог думать только о том, что через пару дней ее назовут вандализмом и закрасят самым отвратительно-болезненным оттенком желтого.
Сегодня Костя едва успел опередить коммунальщиков. Два гостя из ближнего зарубежья с названием местной управляющей компании на жилетках уже подготавливали краску. Костя чертыхнулся, развернулся в сторону магазина и налетел на щуплого, но очень высокого молодого человека с пакетом продуктов, оказывается, стоящего рядом с ним, чем вывел того из оцепенения.
– Прости, пожалуйста, я тебя не заметил, – извинился Костя.
– Опять смета на ремонт победила душу.
Парень смахнул слезу и ушел не оглядываясь.
Учитель
Каждый раз после прихода маляров у него опускались руки, каждый раз он признавал свое поражение перед коммунальными службами в этой позиционной войне, каждый раз зарекался брать в руки кисть и каждый раз на следующее утро начинал работу над новой картиной. Он как никто понимал бесперспективность этой борьбы и с самого первого штриха, создавая первый эскиз, начинал оплакивать гибель еще не созданной картины. Он был несчастен почти все свободное время, чтобы окружающие
Дома его встретила мама. Забрав пакет с покупками, спросила:
– Что такой хмурый? – И тут же, прижав руки к груди, сменила тон с беспечного на встревоженный: – Неужто уже закрасили?
– Да, мам. В этот раз и двух дней не подождали.
– Вот негодяи, такую работу загубили! А должны были поблагодарить и стену веревочкой оградить. Ведь за бесплатно настоящую красоту создаешь, ни рубля тебе город не выделил на это. Хотя в этом и проблема. На том, что бесплатно достается городу, своровать нельзя. А то, что нельзя обокрасть, в нашей стране не любят.
Мама Саши работала бухгалтером в бюджетном учреждении, поэтому привыкла на все смотреть через призму профессиональной деформации. То есть любые события трактовать с точки зрения повсеместной коррупции. После уничтожения каждой картины она говорила Саше примерно одинаковые слова, чтобы как-то подбодрить и убедить перестать изводить себя этой борьбой с ветряной мельницей. Хотя прекрасно понимала, что не сможет его утешить и уж точно не сможет уговорить оставить эту ночную работу.
– Ладно, мам, не переживай. Мне пора в школу.
Единственное хорошее, что дали ему ночные вылазки, это дневную работу, ставшую для него отдушиной и местом, где он, несмотря ни на что, чувствовал себя по-настоящему счастливым. Пару лет назад руководитель частной художественной школы Егор Валентинович застал посреди ночи Сашу, неуклюже ползающего по стене с малярным валиком. Это был мужчина средних лет, ценящий, разбирающийся, а главное, всей душой любящий искусство. По иронии он был начисто лишен каких бы то ни было художественных талантов и преклонялся перед людьми, ими обладающими. В картине, появляющейся на его глазах, он без труда разглядел искусство, в Саше – талант и твердо решил, что ему необходим такой человек среди наставников его школы. Он не рискнул отвлечь художника и терпеливо ждал почти до рассвета окончания работы.
– Молодой человек, могу я соблазнить вас чашкой горячего кофе? – спросил Егор Валентинович, когда Саша закончил работать.
Саша, уже готовый начать погружаться в горе неминуемой потери своей картины, был готов идти куда угодно и с кем угодно, чтобы это погружение отложить. К тому же промышленный альпинизм его вымотал и кофе входил в его планы в любом случае. Спустя несколько минут они сидели в тихом пустом кафе и пили согревающий напиток. Егор Валентинович видел, что Саша находится в легкой прострации и решил начать издалека.
– Как вас зовут?
Саша ответил.
– Александр, вы развили свой талант, обучаясь на профессию художника, или это врожденное?
– Врожденное, но я учился. Правда, научить меня смогли только терминам, рисовать по правилам я так и не смог. Поэтому выпустился со скрипом.
– Если не секрет, чем вы зарабатываете на жизнь?
– Я – курьер, так что ногами, – улыбнулся Саша.
– Почему же не кистью? Мне кажется, это вам подошло бы куда больше.
– Я пытался, но это оказалось для меня слишком сложно.