Отражение звезды
Шрифт:
— Добрый вечер, — сказал он так, как будто и не прошло долгих двух месяцев с того дня, когда она так позорно уснула с книжкой в руках. Как будто только вчера они долго беседовали и потому сказать им друг другу совершенно нечего.
— Здравствуйте, — промямлила Леночка, чувствуя, как щеки заливает румянец.
Все это время Леночка навещала Евгению Алексеевну. Время брало свое. В ее возрасте действительно «все серьезно», даже вывих, который долго напоминал о себе опухолью по утрам и невозможностью одеть сапоги. Старая учительница и прежде нечасто выходила на улицу, а теперь совсем ослабла — пересечь Тверскую улицу и добраться до булочной стало для нее проблемой. После работы Леночка
Андрей появлялся раз в две недели, но Леночка все никак не могла подгадать прийти так, чтобы застать его там. Приходить же к старой женщине каждый день у нее не было ни сил, ни времени. Только маленькие сувенирчики, оставленные на тумбочке, открытки, предназначенные ей, и устные «приветы» сладкой болью впивались в Леночкино сердце, напоминая о вполне реальном существовании Андрея.
Иногда, глядя вечером в потолок и мучительно вслушиваясь в тишину в ожидании телефонного звонка, Леночка просто физически ощущала, что Андрей в Москве. Ей даже казалось, что он тоже непрестанно думает о ней. Может быть, стоит у телефона и не решается набрать ее номер? «Ну же, позвони, — умоляла Леночка, — позвони, я очень жду твоего звонка». Но телефон молчал, и Леночка засыпала. Во сне она снова видела его и снова почти физически ощущала его присутствие.
Все сувенирчики, открытки и приветы исправно передавались Евгенией Алексеевной как бы между прочим, естественно переплетаясь с очередной исторической справкой о том или ином памятнике, улице, площади. Рассказывала она примерно следующее: «А вот до самых Ленинских гор, за бывшей мамоновской дачей, до войны, тянулись деревянные постройки…»
— До войны? — спрашивала Леночка. — До сорок первого года?
— До семнадцатого, — как ни в чем не бывало отвечала Евгения Алексеевна. Пальцы ее вопреки плохому зрению мелькали над спицами, вывязывая замысловатый узор свитера. — Там наша семья снимала каждое лето один и тот же летний домик, — продолжала она. — Когда родилась я, этого домика уже не было, но Выголевы, хозяева его, остались дружны с моими родителями. А вскоре мой отец построил дачу. У Выголевых к тому времени появилась квартира на Зацепском валу, и мы очень часто ездили друг к дружке в гости. Я была совсем маленькой, когда в их семье родился Евтеюшка… А к чему я все это? Ах, да! Андрюшенька передавал тебе привет и вот этого медвежонка. Ну, Андрей Евтеевич… Для меня он навсегда останется Андрюшенькой.
Далее следовал пространный и подробный рассказ о Зацепском вале, который представлял собой в XIV веке луга и «всполья», о Воробьевых горах, о графском доме Мамонова, долгое время называвшемся Мамоновой дачей.
Но далее Леночка была уже не в состоянии слушать. Она мяла в руках медвежонка, набитого волосяной губкой, трогала пальчиком его холодный черный носик и, глядя куда-то вдаль, бессмысленно улыбалась. Хорошо, что учительница не могла видеть отсутствующего выражения Леночкиного лица, или делала вид, что не замечает его. Во всяком случае, Леночка была ей безмерно благодарна за это.
А однажды Леночка пришла и увидела на столе рядом с вазочкой из голубого стекла в виде бутона тюльпана интересную
— Чуть не забыла — это для тебя, — Евгения Алексеевна взяла из рук вдруг покрасневшей девушки открытку, поднесла ее близко к глазам и, щурясь, стала всматриваться в надпись.
— Что там написано? С днем рождения?
— Нет, — Леночка покачала головой, но уточнять, что там написано, не стала.
— Он, наверное, тебя ни разу и не виден, все думает, что ты совсем малышка. Уж я ему говорила что ты взрослая девушка, а он открыточки, игрушечки… Хотя, если вспомнить, так я сама до двадцати пяти лет с деревянной куклой играла. Мне ее отец выстругал, а мама одежку шила. Игрушек других у меня не было, а с этой куклой… — И снова шли печальные ностальгические воспоминания Леночке казалось, что Евгении Алексеевне не нужен слушатель особо внимательный, достаточно было просто чьего-то живого присутствия.
А вот сегодня! Сегодня она видела его глаза! А еще он — Леночка потерла рукой щеку, и сердце ее затрепетало в груди, сладко заныло, а на глаза навернулись слезы — он поцеловал ее. В эту щеку! Она все еще чувствует пламень этого поцелуя, и кажется, он будет гореть на ее лице вечно, до самой смерти.
Но почему он ничего не сказал? Почему он не спросил, нельзя ли прийти к ней, почему не назначил свидания или хотя бы не обмолвился, когда снова будет в Москве? Неужели он ничего к ней не чувствует, неужели не замечает, как она теряется, когда видит его, не понимает, как она любит и как страдает?
Зазвонил телефон. Леночка поднялась и в считанные секунды оказалась рядом с аппаратом, ее вмиг повлажневшие пальцы уже лежали на трубке.
«Стоп! Не смей! Где твоя гордость?!» — приказала она себе, медленно набрала полную грудь воздуха и, пока телефон разрывался, выпускала воздух через ноздри. «Так, теперь можно взять». Она улыбнулась и приготовилась отвечать Андрею.
— Алло, — Леночка нисколько не сомневалась, что услышит знакомый голос. Но трубка молчала, издавая лишь тихое пощелкивание, сквозь которое слышалось чье-то дыхание. — Алло, я слушаю вас. — В ответ не произнесли ни слова.
Раздались короткие гудки. Леночка с недоумением посмотрела на дырочки в корпусе трубки, словно хотела разглядеть сквозь них того, кто так шутит. Не стал бы Андрей так разыгрывать ее. Может быть, дыхание лишь прислышалось ей? Может быть, просто не сработала связь? На всякий случай Леночка осталась стоять у телефона.
Звонок повторился.
— Алло, я вас не слышу! — Тишина показалась ей неприятной, какой-то пугающей, не предвещающей ничего хорошего. — Перезвоните! — Леночка не успела договорить эти слова, как связь снова оборвалась.
Она отошла от аппарата. За окном виднелся засыпанный снегом двор, белые скамейки, ветви деревьев, острые верхушки грибков над песочницами. Вечерело, дети уже разошлись по домам, только несколько мамаш с колясками и санками да редкие прохожие поскрипывали сапогами по хрусткому устоявшемуся, прихваченному морозцем снежку. Третий звонок прозвучал минут через десять после второго, когда Леночка уже стала подумывать, что, возможно, звонивший ошибся номером. «Не подходить», — мелькнуло решение в ее голове, но она все равно подняла трубку. Так и есть — снова тишина. Она раздраженно бросила трубку, но телефон тотчас опять зазвонил, да так пронзительно, что она чуть не подпрыгнула на месте.