Отражение звезды
Шрифт:
– Чертова старуха! – пробормотал черкас.
Но Мирон его не поддержал. Он уже сидел на кошме, пот струился градом по лицу, ручейками стекал по спине, груди, животу… В голове было пусто-пусто, а душа, казалось, парила под самой крышей шатра, вместе с дымком от очага. Никишка тоже затих и даже закрыл глаза. Сколько они так лежали – неизвестно. Мирон успел даже задремать. Черкас посапывал рядом, распластавшись на кошме.
Ончас изредка подходила и оглядывала их узкими глазками-щелочками. Наконец старуха вновь подступила к ним,
Но Ончас осталась верной себе. Принялась соскребать с него мазь и пот чем-то вроде широкого деревянного ножа. И терла так истово, что кожа загорелась и кровь прилила к мышцам не хуже, чем в парилке, после того как пройдется по телу добрый березовый или пихтовый веник.
Переодевшись в чистые порты и рубахи, они вышли из шатра под огромное звездное небо. Вдохнули свежий прохладный воздух. И Мирон вдруг подумал, что жизнь продолжается. И будет она еще долгой, эта жизнь. И обязательно счастливой.
А ночью к нему снова пришла Айдына. И снова он задыхался от любви к ней, а она тихо смеялась и целовала его так, как целует только любящая женщина…
Глава 22
Тайнах появился со своим войском на следующий день, когда солнце достигло зенита. Но еще утром прискакали лазутчики и сообщили, что езсерский бег на подходе. Мирон и Никишка наблюдали, как он в окружении дюжины дружинников спешился возле коновязи. Айдына вышла навстречу. Ни тени улыбки на лице, никаких проявлений радости. Лишь что-то сказала Тайнаху, и он последовал за ней в юрту. Следом подъехали Эпчей и Хоболай и тоже прошли внутрь.
– Глянь, Мирон Федорович, – дернул его за рукав Никишка. – Однако Олена там…
Но Мирон и без того понял, что один из всадников – женщина. А на груди у нее, в холщовой, обшитой собольим мехом перевязи, – Мирон не поверил собственным глазам – ребенок.
Олена сошла с коня. Сняла перевязь и взяла малыша на руки. Он тут же зашелся в плаче.
– Смотри-ка, – озадаченно почесал затылок Никишка, – нешто от Тайнаха принесла?
– От кого ж еще? – пожал плечами Мирон.
– Ну, как есть баба беспутная! – пробурчал досадливо черкас. – От нехристя родила!
– А тебе что за дело? – усмехнулся Мирон. – У нее своя голова на плечах…
Никишка хмыкнул и посмотрел на князя.
– Подойдем, што ли? Глянем?
– Погоди, не время, – остановил его Мирон. – Посмотрим, как дальше все повернется.
Олена тем временем примостилась на камне и, нисколько ни стесняясь, выпростала из разреза на рубахе большую белую грудь и принялась кормить ребенка.
– Ишь ты! – Никишка облизал губы. – Суразенок-то маленький совсем, а как мамкину титьку шустро сосет!
Мирон и сам прикинул, что дитю месяца три от роду, значит, в момент нападения на острог Олена была на сносях. Но как ловко увела
«Вот чертова девка!» – подумал он, но без злости. Потому что Олена даже в воинских доспехах излучала такое счастье, с такой любовью смотрела на малыша, что в этот момент, наверно, не поднялась бы на нее рука даже у отъявленного злодея.
– Я все-таки подойду, – Никишка нахлобучил поглубже шапку на лоб.
– Как хочешь! – пожал плечами Мирон.
Он видел, как черкас, озираясь по сторонам, медленно, словно крадучись, направился к Олене. Сам же не двинулся с места, ожидая, что произойдет дальше.
Дружинники мигом заступили Никишке дорогу. Но Олена поднялась с камня и что-то повелительно крикнула им. Угрюмые хозончи Тайнаха расступились и отошли к коновязи.
А лицо Олены засветилось радостью. Она расплылась в улыбке и, прижимая к себе ребенка, подошла к Никишке. А тот, троекратно расцеловавшись с ней, принялся что-то говорить, размахивая руками, и чуть ли не приплясывал от удовольствия. А затем оглянулся на Мирона и махнул рукой. Олена тоже уставилась в его сторону. Но улыбаться перестала.
– О, черт! – выругался Мирон.
Ему совсем не хотелось встречаться с Оленой. Но делать нечего, пришлось подойти.
– Здорова будешь, Олена! – сказал он на подходе. – Вижу, дите у тебя! От Тайнаха небось?
Лицо Олены покраснело, а глаза полыхнули злостью.
– А хотя бы от Тайнаха! – с вызовом произнесла она и крепче прижала ребенка к груди. – Сын у меня, Мироша! А Тайнах муж мне, хоть и невенчанный.
Она шагнула к Мирону, прищурилась.
– Тока ты, Мироша, давеча меня мужа чуть не лишил, а сынка – тятьки! И за то не будет тебе от меня прощения!
– Чего базлаешь, Олена? – Никишка придвинулся к князю. – То ж в схватке было! А в схватке взятки гладки! Там кто кого!
– Ты ведь тоже в меня стреляла? – усмехнулся Мирон. – Или, скажешь, промахнулась?
Ребенок заплакал, и Олена принялась тетешкать его, пока он не угомонился. Все это время она не сводила с Мирона злых глаз.
– Брюхо мне помешало прицелиться. Вполсилы стрелила. А то б уже в земельке гнил, Мироша!
– Вот ты какая! – озадаченно посмотрел на нее Мирон и покачал головой. – А я уж думал – пожалела!
– Може, и пожалела, – глаза Олены блеснули. – В память о том, как вы меня жалели!
Она окинула его взглядом и уже миролюбиво спросила:
– А здесь, што ль, по своей воле? Али как?
– Али как, – буркнул Мирон. – В плен нас с Никишкой взяли.
– Надо же! – рассмеялась Олена, покачивая малыша. – То Айдынка в остроге томилась, то ты у нее в ясырях. – И игриво, как в былые времена, подмигнула. – Любовь, поди, сызнова крутите? Зовет Айдынка в постелю?
– С чего ты взяла? – опешил князь, уже сожалея, что подошел к Олене. Как была она вздорной и нахальной девкой, так ею и осталась.