Отражение. Зеркало любви

Разработка серийного оформления Ф. Барбышева, А. Саукова

Иллюстрация на переплете С. Дудина

– Встать, суд идет!

Те же стены, та же судья, те же ненавидящие взгляды тети Параши.

Мамочка

Матильда привычно уступила управление Марии-Элене, чтобы не сорваться, и принялась вслушиваться в юридический суржик.

И как люди в этом разбираются?

Ладно… сама она тоже кое-чего нахваталась. Но сделать это профессией? И постоянно зарабатывать деньги языком?

Нереально.

Честное слово, не просто так Перри Мейсон стал знаменитостью.

Но тут убийство не обсуждалось. Все проще.

Любимая матушка требовала признать завещание недействительным и вернуть ей все добро (три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три… куртки). А если уж добро не вернут, то хоть алименты слупить с неблагодарной дочери.

Малена протянула документы.

– Ваша честь, дарственные. И договор ренты. А вот это документ об эмансипации.

Вот тут был самый скользкий момент.

Об эмансипации никто не знал. Ни во дворе, ни среди друзей и знакомых, вообще никто. Оформляли-то втихорца, мало ли что?

А еще – эмансипация, как правило, проводится с согласия родителей. Или, при их отсутствии, по решению суда. Вот у Матильды и был второй вариант.

Но судья, видимо, прониклась ситуацией. Потому что не стала уточнять и расспрашивать. Просто проглядела документы, кивнула, мол, все по закону, и положила их на стол.

Малена перевела дух.

Было у нее подозрение, что судья просто не захотела подставлять коллегу, ведь если эмансипация через суд незаконна, то и решение принято неверно, и пошла виться ниточка. А это плохо. Это компромат.

Кому вообще оно надо? И ради кого?

Ради Марии Домашкиной? Уже смешно.

Но это-то по вопросу завещания.

Оставалось самое скользкое – алименты.

– Ваша честь, во-первых, моя мать замужем и у нее есть муж, который работает и содержит семью. Во-вторых, она сама работает. И в-третьих, моя мать никогда и ничем мне не помогала. Она не переводила ни копейки на мое содержание, она не приезжала, не появлялась, она просто родила меня и бросила. Я отказываюсь платить ей алименты. И у меня есть доказательства и свидетели всего вышесказанного.

Может, и коряво сформулировано, но…

Судья кивнула.

Прасковья Ивановна поднялась в ответ.

– Вот, ваша честь.

Справка из больницы, что Мария Домашкина является инвалидом третьей группы. Причина – отсутствие мизинца на правой руке. Ампутация конечности вследствие обморожения. Ни убавить ни прибавить.

Кажется, судье тоже понравилось.

Она посмотрела справку о страшном заболевании и поинтересовалась, где работает больная.

Оказалось, работает. Уборщицей, директор-то уже есть. И конечно, испытывает нужду, голод и страдания.

Справка с места работы?

Эм-м-м… ее нет. Можем запросить к следующему разу. Но зарплата – одни слезы. Кошачьи.

Почему-то судье это не понравилось, и внимание вновь обратилось на Матильду. Что у вас есть еще? Предъявите.

Первой предъявилась тетя Варя. Под ненавидящим взглядом Прасковьи свет Ивановны она рассказала, что Мария Домашкина как уехала черт-те когда, так и не возвращалась. И не помогала.

Откуда она знает? Так ближайшие соседи, с одной площадки, вместе мелких поднимали, кто детей, кто внучку. И она готова поклясться чем хотите, ни словечка не было. Не говоря уж о финансовой помощи. Не потому ли и Майя, покойница, Паркинсоном заболела?

Поди внучку подними да за дочь переживай…

От остальных соседей были письменные заявления по всей форме, Матильда лично из интернета черновики скачивала. Никто, никто за последние пятнадцать лет Марию Домашкину в глаза не видел.

Судья вопросительно посмотрела на Прасковью Ивановну.

– Врут они все! Помогала Машка, я сама свидетельница…

Почему-то свидетельские показания не тронули сердце судьи. Женщина улыбнулась.

– Замечательно! Давайте!

– Что – давать?

– Выписки. Квитанции о почтовых переводах, какие-то подтверждения перечисления денег…

Вот с этим было плохо. Не имелось ничего. Ни выписок, ни квитанций – вообще ничего. Прасковья заявила, что деньги передавали из рук в руки, со знакомыми.

Судья попросила предъявить знакомых.

Прасковья Ивановна ударила себя в грудь. Мол, я – и есть та самая знакомая. Лично все передавала, правда, без свидетелей, только что при сыне. Он все подтвердить может! Даже два раза! Но кажется, ей не поверили.

Судья покачала головой. Поинтересовалась, где работает муж несчастной страдалицы Домашкиной. Оказалось – ночным сторожем, сутки через трое. Здоровье… что со здоровьем?

Ах, есть такая болезнь – «отсидел»? Ну да. Наряду с «перепил» и «воспалением лени».

Матильда тем временем представила справку о зарплате. И порадовалась, что Антон такой лапочка.

Есть такое у частников. Платить минималку с налогами, а остальное в конвертах.

Плохо? Черная зарплата? Пенсионный фонд предаст вас анафеме, а налоговая лично подожжет костер? Да и плевать!

Учитывая все пертурбации в мире, вы сами-то уверены, что через сорок лет до пенсии еще будет и кому поджигать, и вы будете, и страна? И пенсия будет нормальная после всех деноминаций? Может, и горько, но кто ж его знает?

А сейчас Матильда была счастлива.

Минимальный оклад позволял ей не умереть с голоду. Все.

Платить с него алименты не представлялось возможным.

Судья еще раз все проглядела, задала пару вопросов и отпустила всех.

– Суд удаляется на совещание.