Отражения (Трилогия)
Шрифт:
— Не нахожу противоречия, — уверенно заявляю, закончив предложенное расследование.
— Так уж и никакого? — тень кокетства в потускневших глазах.
— Могу доказать своё мнение. Если, конечно, ты никуда не торопишься.
— Представь себе, не тороплюсь. УЖЕ не тороплюсь.
— Итак, что мы видим? — начинаю очередное представление. Для одного-единственного зрителя, но зато какого! — Щёки — бледные. Глаза — припухшие. Губы — потрескавшиеся. Разум — обременён тягостными раздумьями.
— С чего ты решил... о раздумьях?
— А рябь, пробегающая
— Ловко, — оценила Роллена, снова устремляя взгляд вниз. — А твои старики говорят что-нибудь насчёт памяти? Её река унести не может?
— Память? Не знаю. Впрочем, вряд ли Хозяин Реки польстится на такое лакомство: душа — куда аппетитнее!
— Почему? — жизни в голосе не прибавилось, зато появился вялый интерес.
— Желаешь доказательств и на сей счёт? — говорю так вкрадчиво, как только могу, и губы девушки вздрагивают в попытке улыбнуться:
— Желаю.
— Воля дамы — закон для кавалера!
— Набиваешься мне в кавалеры? — ещё больше похожее на усмешку выражение лица.
— А если и так? Или не гожусь?
— Скорее, не гожусь я, — совсем тихо произносит Роллена и тут же, словно борясь с собой, требует, громко и внятно: — И где же доказательства?
— Изволь выслушать, если не боишься!
— А чего мне бояться?
— Не чего, а кого, — мягко поправляю.
— И кого же?
— Себя, конечно. Бояться нужно прежде всего себя, а уж потом всех остальных.
— Странное утверждение.
— А ты попробуй ему следовать, и увидишь, насколько оно верно.
— Пожалуй, не буду пробовать: некоторые вещи мне не нужно доказывать, — ещё один тихий вздох.
— Итак, возвращаемся к памяти и душе. Точнее, к тому, по какой причине вторая из дам привлекательнее первой. Всё очень просто, красавица: душа имеет свойство изменяться под действием обстоятельств или в умелых руках. За один день она может стать совсем другой, чем пробыла десятки лет до того. И, что самое главное, к прошлому возвращения не будет, потому что каждый раз душа рождается заново, чистой страницей книги. А вот память... Память хранит и дурное, и хорошее, но дурного, как правило, всегда больше, потому со временем эта леди надевает чёрное покрывало.
— И... нет никакого способа, чтобы... Ведь можно обрести забвение? — голос девушки звенит от внутреннего напряжения.
— Можно. Но даже самый несчастный человек на свете не согласится отдать сокровища своей памяти в обмен на возможность прожить жизнь иначе.
— Ты не прав! Я бы отдала.
— В запале обиды или злости — да. А по здравому рассуждению — нет. Потому что глупо стремиться забыть. Что бы то ни было.
— Но почему? — крик несётся над каналом.
— Потому что без ступенек памяти душа не сможет подняться вверх.
Я уже и сам не рад, что затеял это разговор. Не рад потому, что пытаюсь учить Роллену истинам, которые сам никак не хочу принять.
— Вверх? И что там, вверху? — жалобно-требовательный взгляд.
— Полагаю, нечто лучшее,
— Крот? — недоумение и растерянность, наконец-то, сменяют собой озлобленную решимость.
— Ну да, есть такой зверёк... Жаль, сейчас кротовин не найти... А, и ладно! Как тебе мои доказательства? Угодили или нет?
— Зачем ты со мной заговорил? — Роллена выпрямляется, отстраняясь от перил.
— Сам не знаю. Иду, смотрю: девушка грустная стоит — такое впечатление, что сейчас в воду кинется... Я и подумал: отчего не поговорить? И мне развлечение, и ей забава. Последняя, — расплываюсь в улыбке.
— И верно, забава, — лёгкий кивок. — Напоследок.
— Вообще, если хочешь — прыгай, — великодушно разрешил я. — Вода сейчас холодная, тело быстренько онемеет: и не заметишь, как захлебнёшься. Даже если вытащат... Поболеешь немного, и всё равно умрёшь.
— А мой... у меня есть знакомый маг, он может вылечить от многих болезней, — крохотная доля лукавства в уголках губ.
— Что ж он тебя от грусти не вылечил? Или сердце волшбе не подвластно?
— Не подвластно, — подтверждает девушка, но уже не так скорбно, как в начале нашей беседы.
— А я-то думал... — разочарованно цыкаю зубом. — Вот так и умирают самые светлые мечты! Значит, разбитые чувства ничем не склеить?
— Ничем.
— А может, и не надо склеивать? — предлагаю неожиданный выход из тупика. Неожиданный для Роллены, потому что она окончательно поворачивается ко мне лицом, на котором начинает проявляться возмущённое недоумение.
— Не надо?
— А есть ли смысл? — продолжаю рассуждать. — Вот, подумай: если у тебя разобьётся кувшин. Или ваза. Или бокал. Можно сварить клей и попробовать склеить осколки, но через какое-то время сила клея иссякнет, и посуда вновь станет грудой сора.
— Но чары...
— Чары? Они не склеивают, красавица.
— А что же они делают? — девушка удивилась. На самом деле.
— Они заставят швы срастись, но кувшин уже не будет прежним. Он изменится, потому что произойдёт вмешательство в его... Да, в его Суть.
— Хочешь сказать, что кувшин перестанет от этого быть кувшином?
— Нет. Но он будет ДРУГИМ кувшином. Чувствуешь разницу?
— Не очень, — признаётся Роллена.
— Экая ты непонятливая, красавица... Ладно, попробую пояснить. Изначально было что? Глина, которую собрали, смочили и размяли руки гончара. Потом шматок грязи обрёл форму и прошёл испытание огнём... И на всём жизненном пути частички кувшина — будущего и настоящего — впитывали в себя тепло человеческих рук. Впитывали память о том, что было и о том, что есть. Каждый комочек глины занял своё место. А что сделает магия, склеивая осколки? Она перемешает комочки, расплавит их и заставит снова стать твёрдыми — но уже на других местах. И несколько строчек в Книге Памяти будут стёрты. Навсегда. Поверх них появится другая запись: кувшин родится снова. Но он забудет того, кто в первый раз подарил ему жизнь.