Шрифт:
Самолет Василь Егорыч
Самолет звали Василь Егорычем. Он был немолод… Честно говоря, он был стар.
Последние пять лет Василь Егорыч стоял на самом дальнем краю взлетного поля межпоселкового аэродромчика. С этого поля он больше тридцати лет взлетал опылять посевы окрестных деревух. Еще раньше, до деревенского аэродрома, они с пилотом Андреем Кузьмичом пять лет перевозили пассажиров между тремя соседними областями. Они бы, может быть, и по сей день опыляли поля, раз в неделю привозили почту, по необходимости – врача из области, если бы тихий Кузьмич после быстрой смерти жены и заграничного убытия сына
Зиму Василь Егорыч еще держался, хоть и сильно тосковал. А к апрелю понял, что про него забыли, как и про пилота Кузьмича. И самолет впал в спячку. Поначалу, первый год, он еще выныривал из ржавого сна, если слышал рядом человека, поскрипывал полуоткрытой дверью, постукивал чем-то металлическим внутри. Во вторую зиму Василь Егорыч уснул глубоко, смертно.
Деревня в трех километрах от взлетного поля, где беспробудно спал Василь Егорыч, называлась несколько загадочно – Большие Козы. Это притом, что ни больших, ни малых коз тут отродясь не бывало. Было аккуратное дружное стадо небольших тощих в спине и приятно-округлых в вымени молочных коров, пара громадных оголтелых, как будто вечно подвыпивших, красно-черных быков, по пригоршне кур на каждый двор, колхозно-фермерский свинарник с бело-розовым чистеньким и визгливым населением, и гордость фермера Полосухина – белый орловский рысак Князь.
Колхозный мор, прокатившийся в недоброй памяти девяностые, большекозовского «Рассвета» почти и не коснулся. Как-то дружно на месте колхоза выросло фермерское хозяйство и бодро пошло скупать все видимые в окрестностях земли. Потом, крепко подумав, фермер Полосухин таки понял, что большой и слишком сытный кусок может в горле застрять, и шустро уступил по выгодной цене добрый шмат земли свежеорганизованному садоводческому товариществу с наследственно-романтическим именем «Заря». Несмотря на удаленность от областного центра (а, может быть, и благодаря ей), нарезанные «Зарей» садовые участки разошлись по только-только начавшим обновляться русским как горячие пирожки с повидлом.
В ту пору Василь Егорыч еще блистал фюзеляжем, а пилот Кузьмич по воскресеньям разрешал сыну Вовке сесть за штурвал… Все еще было. А потом перестало быть. И остался только ржавый сон, медленно перетекающий в смерть.
Василь Егорычу не снилось небо. Никогда-никогда… От этого он сильно мучился даже в забытьи. Ему снился Кузьмич, маленький рыжий Вовка, взрослый рыжий Вовка, снились поля и шлейф удобрений, выпадающий по команде пилота на эти поля, снилась врачиха Сонечка, которая так приятно пахла эфиром и в крошечный васильегорычев салончик всегда входила в белом шуршащем халатике, вся такая промытая, свежая, как новорожденный поросенок, которого они с Кузьмичем однажды перевозили в район к ветеринару. Василь Егорыч тогда сильно нервничал… поросенок слабенько повизгивал, свинарка Маруся ревмя ревела от жалости к породистому слабенькому заморышу. Поросенок и Маруся тоже снились. А вот небо – никогда.
А еще с лётных времен Василь Егорыч очень не любил гроз. Честно говоря, он их боялся. Когда сверкало, грохотало и впивалось в землю электричеством, Василь Егорыч вздрагивал всей электропроводкой, норовил втянуть шасси. Поэтому летом самолет умирал медленней, спячка становилась более хрупкой… И если начиналась
За пять нелётных лет взлетное поле заросло травой. В июне на взлетный теперь уже луг приходил фермер Полосухин с двумя изредка пьющими мужиками и за три дня выкашивал его начисто. Сено шло на прокорм Князю. Василь Егорыч чутко прислушивался к свисту литовок, редким дневным и долгим ночным разговорам, вспоминал Князя нескладным пепельным жеребенком, почему-то жалел его и ждал грозы.
Он чуял ее приближение раньше собак, людей и кур. Электропроводка вдруг начинала лениво и мелко искрить, в почти пустом баке становилось как-то неуютно и вязко. Василь Егорыч отчаянно хотел проснуться и укрыться под полуразрушенным деревянным навесом на противоположном краю поля. Но проснуться он не мог и только поскрипывал дверью, изредка безопасно посверкивал проводами.
А потом падала гроза.
Этим летом всё было так же, как прошлым, позапрошлым и позапозапрошлым… Так, да не совсем. У Василь Егорыча случился Гость. Мало того, Гость заговорил с Василь Егорычем. Правда, назвал он его безлично-уменьшительно «самолётиком». Сначала Гость сказал восторженным шепотом: «Ух ты-ы-ы! Самолётик!» Василь Егорыч вздрогнул и напрягся. Босые ноги протопали по ступенькам, теплая ладошка потянула скрипнувшую дверь. И кто-то маленький быстро взобрался в кресло пилота. Следующим словом было: «Настоящий!» Василь Егорыч хмыкнул во сне и впервые за пять лет подумал словами «Да уж известное дело – не игрушка…»
Гость ерзал в истертом кресле, гладил облупившийся штурвал, трогал маленькими горячими пальцами приборы и тумблеры – осторожно, боясь поранить такой хрупкий от старости и перепадов температуры самолет. А потом Гостя прорвало.
– Давай с тобой поиграем, самолетик?! Давай, как будто война, а я летчик, а ты… а ты… а ты – «Ястребок», а?
Василь Егорыч от неожиданности почти проснулся. Ну кто сейчас помнит про «Ястребки», скажите на милость? А Гость между тем продолжал:
– И мы с тобой отправлены маршалом Жуковым на боевое задание! Мы полетим на разведку в тыл к фашистам! Мы должны узнать их секретные планы про наступление и еще… и еще сбросить на парашюте рацию нашим партизанам.
Василь Егорыч занервничал. Он был трудяга Ан-2, «Кукурузник»… он не мог в тыл к фашистам… Рацию выбрасывать? На парашюте??.. Василь Егорыч точно знал, что у него нет парашюта. Может быть, у Гостя есть? Ну хорошо, допустим, есть. Но к каким фашистам?.. В какой тыл? Какие партизаны? Василь Егорыч почувствовал, что он сейчас либо сойдет со всего своего оставшегося ума, либо проснется. Просыпаться было страшновато.
Спасение пришло неожиданно. Совсем рядом раздался встревоженный женский голос:
– Комарик!.. Комарик, ты куда подевался?
Гость рассерженно забормотал:
– Ну сколько раз повторять, никакой я не комарик. Я – Макар, – и уже громче, – Чего раскричалась? Тут я, тут…
Босые пятки простучали по полу, потом по ступенькам, дверь скрипнула и закрылась. Женщина тихо и укоризненно выговаривала Макару:
– Ты вот только подумай, как мы с папой будем жить, если ты потеряешься?
– Да куда я потеряюсь, ма?
– А вдруг ты заблудишься? – Комарик презрительно хмыкнул. – А вдруг тебя укусит змея? Да мало ли что… Мы же договорились, что ты не будешь от меня убегать…