Отречение от благоразумья
Шрифт:
Вернувшись к лошадям, я вскарабкался в седло и мы начали изнурительную борьбу за возможность преодолеть очередной снежный занос, а потом долго спускались по склону, причем я больше всего опасался двух вещей: как бы многострадальные кони не наткнулись на какое-нибудь скрытое препятствие и как бы не упустить из виду еле различимый знак присутствия людей. Удачно преодолев откос, мы взобрались на следующий холм — тут нам повезло, ветер сдул с вершины почти весь снег — и я увидел свою цель.
У нас на Острове это назвали бы «манором». Крохотный укрепленный городок: бревенчатые стены, пара башенок, стерегущих запертые ворота, темно-красная черепичная крыша господского дома и соломенные кровли изб.
Лошади замотали головами, намекая, что неплохо бы заглянуть в этот тихий уголок. Полностью согласившись, я предоставил коням самим выбирать путь. Они дружно устремились вниз, поднимая рассыпающиеся фонтанчики снега и наверняка предвкушая теплую конюшню, где непременно найдется полная кормушка.
Краем глаза я поймал среди ослепляющей белизны зеленую вспышку листвы и дернул за поводья, пропустив мимо ушей возмущенное ржание. Изумрудное пятно сгинуло, затем снова появилось, стоило мне развернуться и проехать шагов десять назад, внимательно озираясь по сторонам. Оно имело вид неправильного прямоугольника длиной ярдов сто и шириной чуть поменьше, занимая обширный склон пологого холма, летом освещаемый солнцем с утра до вечера. Пятно ограждала стенка из плоских валунов высотой в половину человеческого роста и несколько облетевших тополей, уныло поскрипывавших на ветру.
Решив рассмотреть загадочное явление во всех подробностях, я толкнул лошадь коленями, заставил ее подняться по склону, остановил неподалеку от каменной ограды, заваленной снегом, спрыгнул и подошел ближе. То, что находилось передо мной, являло самое мирное и самое невозможное зрелище на свете. Я смотрел и отказывался видеть.
Виноградник. Обычный виноградник, каких полно по всей Европе. Колья и перекладины, поддерживающие вьющиеся корявые лозы, резные листья, тяжелые созревающие кисти, вытянутые, похожие на капли дождя, полупрозрачные ягоды необычного густого красновато-черного оттенка...
Я закрыл глаза, ожесточенно потряс головой. Не помогло. Стянул перчатку, с размаху укусил себя за палец. Боль есть, а видение не рассеивается. Ну не цветут зимой виноградники! Не цветут, и все!! Господом и природой не допускается!!!
Последовавшая за мной лошадь вытянула шею, без малейших сомнений пытаясь ухватить зубами ближайший раскачивающийся лист. Я в панике рванул за повод, оттаскивая ее назад, убежденный, что попытка сорвать даже самую маленькую ягодку с такой плантации не доведет до добра. Везет мне на странности... То Синагога, то Голем, теперь виноградник посреди зимы. Или сие — следствие неписаного закона противоречий: тому, кто не верит в чудеса, они попадаются чаще всего?
Толстые, в шелушащейся коре стебли поднимались над снежным покровом, на зазубренных листьях поблескивали снежинки — виноградник присутствовал здесь, я не мог отрицать его реальность, как не мог отрицать холода камней ограды и мягкости стиснутого в пригоршне и тающего снега.
С другой стороны, в отличие от приснопамятной Синагоги, это место не выглядит ни устрашающим, ни опасным... Может, оно заколдованное? Легенд о подобных местах хватает с избытком, правда, в них чаще описываются волшебные замки, пещеры и озера, иногда — рощи и леса. Насчет виноградников ничего не припоминалось. Это ведь настолько привычная и знакомая вещь!
Пока я тщетно примирял противоречащих друг другу рассудок и зрение, в узком проходе между деревянными шпалерами появилась невысокая фигурка в светло-желтом овечьем тулупчике. Человек волок за собой вместительную корзину,
Работник пока не замечал моего присутствия. Доверху набив корзину, он направился к расчищенной от снега и выложенной камнями круглой площадке, вывалил на ее середину кучу собранной палой листвы и, повозившись, аккуратно поджег. Листва неохотно занялась, над виноградником поплыл горьковатый и еле различимый дымок. Убедившись, что костерок разгорается, человек торопливо засеменил прочь и вдруг остановился, наконец-то сообразив, что за ним наблюдают.
— Dobry den, — боязливо поздоровался незнакомец (какого полу это существо — мужского или женского?) и добавил фразу на чешском. К сожалению, я не разобрал ничего в многочисленных «пш», «жш» и «зс», предположив только, что меня спрашивают, откуда я взялся и что мне здесь нужно.
Нынешним утром мне настоятельно требовалась дорога на Прагу — cesta do Praha. Теперь же я больше жизни хотел узнать — кто занимается такими чудесами, как разведение винограда в январе, и каким будет вино здешнего изготовления?
— Вы по-немецки понимаете? — на краю сознания мелькнуло сумасшедшее предположение: вдруг неизвестный по ту сторону ограды вовсе не человек, а, к примеру, последнее уцелевшее создание Малого Народца, явившееся на свет во времена славы языческих божеств, а теперь доживающее оставшиеся деньки?
— Ja, — замотанная в драный платок и накрытая облезлой меховой шапочкой голова поспешно закивала. — Ich binn Deutche sproche.
— Я тут немного заблудился, — как можно невозмутимее сообщил я. — Не подскажете, что это за местечко? Любопытный у вас садик, кстати... Никогда такого не встречал.
— Другого такого нет, — с легкой обидой проговорил человечек. Оглянулся через плечо, с ужасом ахнул, вприпрыжку бросился к каменной стене, попытался перелезть, но не преуспел — множество напяленных одежек сделали его неповоротливым и неуклюжим. Я сцапал незнакомца за шиворот (затрещал отрываемый «с мясом» воротник) и перетащил на свою сторону, недоумевая — чего он испугался?
— Уходите, уходите, — вырвавшись, пискнул мальчишка-виллан (я решил, что столкнулся именно с подростком). — Не смотрите назад! — подавая пример, он резво поковылял вниз по склону. Лошади, до того относившиеся ко всему происходящему совершенно равнодушно, заразились паникой и затоптались на месте, тревожно похрапывая.
— Да убирайтесь же, пан! — с отчаянием завопил маленький виноградарь, успевший отбежать на полусотни шагов. Моя заводная лошадь вырвала повод, решив не дожидаться хозяина и спасаться самостоятельно. На вторую, наоборот, нашел столбняк — она прижала уши и как-то съежилась, отказываясь двигаться с места.
Позади раскатисто ухнуло, точно с отвесного склона упал огромный снежный ком. Тихо тлевший костерок из палой листвы вдруг полыхнул малиново-золотым языком, взвившимся на добрый десяток футов, и над тревожно зашуршавшей зеленью всплыло быстро разбухавшее дымное облако — непроницаемо-свинцовое в центре и пепельное по краям. Оно поднималось все выше и выше, увеличиваясь в размерах и обзаведясь черно-огнистой кромкой, смахивающей на ту, что возникает на срезе горящей бумаги. В какой-то миг облако поменяло очертания, и мне показалось, будто над заснеженными холмами медленно вращается огромное колесо, ось которому заменяет тусклый и еле различимый солнечный диск, а к ступицам привязаны бьющиеся и кричащие люди. Жутковатый призрак, ничего не скажешь... Видение, продержавшись два или три удара сердца, растаяло. Я внезапно вспомнил, что человеку для жизни необходимо дышать.