Отречение
Шрифт:
– Ну, ну, бабуль, ну что ты? – пробубнил он звучным баском. – Ну, ладно, ладно, как вы живете-то? Бабуль, слушай, перестань, не плачь, я тебя не узнаю… Случилось что-нибудь? Нет, что же это такое, ты же совсем белая…
– Время пришло, выкрасило, – сказала Аленка, утирая слезы. – Ты не получал моего письма? Совсем ничего не знаешь? И деду не написал?– удивилась она. – На кого же ты все-таки похож? На деда Захара?
– Бабуль, ну перестань, в самом деле, – засмеялся внук. – Какая разница, на кого я похож? Сам на себя!
– Глаза
– Ну, бабуль, ты прямо как на конном заводе, – опять не выдержав, засмеялся, он, сверкнув сплошным рядом зубов; обняв ее за плечи, он насильно усадил ее, тут же в прихожей, на маленький диванчик, скрипнувший под непривычной тяжестью. – Ну, бабуль, ну, честное слово, как тебе не стыдно, разревелась, как маленькая.
– Сейчас, сейчас пройдет… Мне не стыдно, а вот тебе не стыдно? За два года – четыре письма!
– Ну, не умею я писать письма! О чем писать-то? – защищался внук. – Не умею писать письма, не люблю, вот так, только чтобы время занимать…
– Погоди, отцом станешь, поймешь, о чем мог бы написать с границы, – сказала Аленка. – Что же это я! От радости голову потеряла… Ты же с дороги. Иди в свою комнату, располагайся… Там твой старый диван, фамильный, брюхановский, сейчас как раз по тебе. Ванна напротив… ты не забыл? Давай, я на стол соберу… Что там есть в холодильнике… Ну, иди, не теряй времени.
Как только за внуком закрылась дверь, Аленка, прикрыв глаза, сильно сцепила руки; от напряжения виски ломило, она вдруг ясно увидела перед собой то, о чем запрещала себе вспоминать и думать всю жизнь; юношески стройная, перетянутая ремнями высокая фигура внука подернулась зеленым мраком; загорелая сильная шея, затылок… она чуть не задохнулась от специфического запаха грязных, заскорузлых от крови и гноя бинтов, от смрада разлагающегося заживо тела…
С усилием отогнав от себя наваждение, нетвердо ступая, Аленка подошла к старому, во всю стену зеркалу; трудно было предположить, что война возвращается вот так беспощадно и некстати; с пытливой неприязнью вглядываясь в свое отражение и не узнавая себя, она смотрела откуда-то из-за невозвратной, недозволенной черты, с того света, и было в этом нечто противоестественное и унизительное.
Денис вышел из ванной в спортивном костюме, еще больше подчеркивающем его молодость, начинавший все отчетливее проступать мужской характер; под черными, от деда, бровями тихой насмешкой светились золотисто-серые глаза; светло-русые раньше волосы теперь слегка потемнели; кормя внука, Аленка с материнской гордостью любовалась им – такой гвардеец не останется незамеченным, тут же подхватят. И аппетит у внука солдатский, – она подложила ему еще большой кусок индюшатины.
– Ты что, Аленка? – он впервые назвал ее по-детски.
– Тебя так не хватало, Денис, – ответила она. – Все эти годы. Ты ешь, ешь!
– Еле наелся.. Сыт. Спасибо. Чай какой ароматный.
– Не все сразу, вот еще компот есть, – остановила она внука; ее неестественно оживленный голос заставил Дениса поднять глаза от тарелки. – На нас в последний год повалилось… Я тебе писала, видишь, ты не получал моих писем. У твоего дяди Петра родился сын… у тебя теперь есть братишка. Представляешь. Иван Брюханов очень серьезный товарищ… а?
– Вот это действительно сюрприз! – протянул Денис огорошенно. – Двоюродный брат, это, конечно, здорово, но когда же он теперь вырастет? Состариться успеешь, вот беда…
– Ты придумаешь! – засмеялась Аленка. – Ты вообще не состаришься. Еще лет сорок будешь молодым. Наша порода не изнашивается… Оля потрясающая мать… Пете так повезло с женой. Господи, только бы войны не было!
– Войны не будет, бабуль, – сказал Денис твердо, удерживаясь от желания прижаться головой к ее рукам, поцеловать эти знакомые, стиснутые сейчас в бессильные кулачки руки; он даже пошутить не смог, что пока есть Константин Кузьмич Шалентьев и его ведомство, о войне можно не беспокоиться.
– Тебе не понять, Денис. Внуки дороже детей. Когда у человека появляются дети, он еще сам слишком молод, у него много сил, он способен еще сам все успеть. Его программа только начинается… А вот с внуками появляется тишина. Тишина души и мыслей, человек уже смиряется с невозможностью собственного бессмертия – только через детей, внуков, через следующие поколения… Денис, ты ведь погостишь? – оборвала себя Аленка. – В театры походим… А может, совсем останешься? Ты вернулся в самое время… Подготовишься к приемным экзаменам… Вместе подумаем, куда тебе поступать…
– Ну, у тебя и характер, бабуль, идешь напролом, как танк, – засмеялся внук. – Нет, вместе мы не будем думать. Я буду думать один. Ну, послушай, Аленка, почему вы все помешались на высшем образовании?
– Я не представляю себе полноценной жизни без знаний, – сказала Аленка. – Ты мой внук. Кому же, как не тебе? Можешь улыбаться, но куда от этого денешься? Чаю еще? Покрепче?
Поворачивая в руках пиалу с ароматным чаем, Денис опустил голову, об институте он по-прежнему не думал серьезно. Но он и сам знал и чувствовал приближение перемен; хотел он того или нет, теперь необходимо было выбирать что-то определенное и конкретное. Он поднял глаза и попросил:
– Знаешь, бабуль, давай условимся… Придет момент посоветоваться, сам попрошу совета… Не гони, сам постараюсь во всем разобраться…
– Речь не мальчика, но мужа. Тебе в семью дяди надо сходить… просто необходимо. Хочешь, вдвоем навестим, посмотришь на братишку, он такой уморительный. Уже всех узнает, представляешь?
– Представляю себе это знакомство, – фыркнул внук. – Лежит, сучит ногами… здрасте, я ваш новый родственничек…
– Потом, Денис, твоя мать в Москве… Ты не хочешь ее увидеть?