Отрешенные люди
Шрифт:
17
В темницу к Ивану Зубареву, который уже потерял счет дням, проведенным в одиночестве, неожиданно наведался священник.
– Не желаете ли приобщиться святых тайн?
– тихим, мягким голосом спросил он.- Только поначалу извольте исповедоваться.
– Прямо здесь, что ли?
– удивился Иван, поскольку при остроге была небольшая церковка, куда заключенных обычно водили по воскресным и праздничным дням. Правда, последние несколько месяцев его даже в баню не пускали, не говоря о церковной службе.
– Любое место на земле угодно для слова Божия. В узилище человек о
Иван перекрестился, поцеловал руку батюшки, Евангелие, крест, что тот держал, и опустился на колени, зашептал негромко:
– Как есть, раскаиваюсь в грехах своих: и в том, что отца и мать родных плохо почитал, не слушал, и в том, что жену законную одну, как есть, дома оставил, а сам по белу свету пустился счастье искать, и в том, что против императрицы, государыни нашей, злой умысел поимел...
– Что за умысел?
– настороженно поинтересовался священник.
– Скажи подробнее. Коль дело жизни государыни касается, должен буду епитимью на тебя самую строгую наложить.
– Не о том вы, батюшка, подумали, - горячо возразил Иван.
– Совсем даже на здоровье или жизнь государыни я и не покушался, а искушение великое имел -помочь узнику тоже царственных кровей, что в Холмогорах томится.
– Кто тебя на такое предерзкое дело надоумил?
– строго спросил священник, и голос его заметно посуровел.
– Король прусский, Фридрих, - не задумываясь, брякнул Иван.
– Как сказал?
– дрогнула рука священника, которую он держал на голове исповедуемого.
– Прусский король? Тот самый, с которым у нас нынче война началась? Не болен ты случаем?
– Истину говорю, зачем мне в обман вас вводить. Из-за него, Иуды, и в острог попал, всяческим жестоким пыткам подвергся.
– - Кто же тебя свел с прусским королем?
– Судьба, батюшка, свела. И сам не думал, что так выйдет. А против императрицы нашей ничего худого не мыслил, головой клянусь.
– Велика цена твой голове, - усмехнулся священник.
– Знаешь ли, что правительственный Сенат приговорил тебя к смертной казни?
– Откуда мне знать,- внутренне сжался Иван, - мне о том не передавали. Неужто, правда?
– Как Бог свят, правда. Только за тебя высокие господа хлопочут, помочь желают. Вот меня и попросили узнать: сумеешь ли ты язык за зубами держать, если на свободе окажешься. Что скажешь на то?
– Никому ни словечка не скажу! Так и передайте тем господам!
– Иван схватил руку священника и принялся целовать ее, не замечая, как слезы сами полились из его глаз.
– Раскаиваюсь во всем содеянном и готов прощение всей жизнью своей дальнейшей заслужить.
– Погоди, сын мой, исповедь не окончена, а ты вновь за клятвы принялся, - вырвал свою руку священник.
– Оставляю тебе молитвослов, чтоб вычитал по нему канон Пресвятой Богородице и Спасителю нашему Иисусу Христу. Завтра велю начальству, чтоб в храм для причастия тебя допустили. А пока прегрешения твои прощаю, кайся достойно, - и он, быстро перекрестив Ивана, вышел вон из темницы.
Иван долго после его ухода не вставал с колен, а, повернувшись к небольшому образку Николая Чудотворца, что
На другой день рано утром брякнул засов на двери камеры, и заспанный солдат велел Зубареву идти следом за ним.
– Далеко ли идти?
– поинтересовался Иван.
– Чай, сегодня воскресенье на допросы не зовут.
– В храм тебя велено свесть, - недружелюбно ответил тот.
– Но-но, без разговоров, пошевеливайся, - тут же спохватился он.
В храме оказалось не больше десятка арестантов: видно, острожное начальство не особо баловало арестантов посещением службы, чтоб тем самым избежать лишних хлопот с их препровождением и охраной. Службу вели старенький священник, которого Ивану приходилось видеть раньше, и тот, что вчера приходил к нему в камеру. Прислуживали им два диакона и совсем седой арестант, следивший за зажженными у образов свечами и лампадками. Именно он, когда служба заканчивалась и все готовились приобщиться Святых даров, чуть прихрамывая, подобрался к Ивану вплотную и прошептал в самое ухо:
– Как приобщишься, то иди смело через боковую дверь в самый алтарь и жди там, чего скажут.
– Хорошо, - кивнул Иван, и сердце его учащенно забилось в преддверии чего-то необычайного. Особых сил ему стоило под настороженными взглядами караульных солдат, которые находились здесь же в храме, после принятия причастия сделать на негнущихся ногах несколько шагов к маленькой дверце, которая вела внутрь алтарной части храма. Он все ждал властного окрика, готов был броситься бежать, но никто не закричал, не кинулся к нему, и он, обливаясь липким потом, затворил дверь за собой, прижался спиной к прохладной каменной стене и перекрестился. Через некоторое время в алтарь вошел священник, исповедовавший его накануне, по-свойски кивнул головой и достал откуда-то из-за цветастой занавеси черный подрясник и легкую монашескую шапочку-скуфейку.
– Одевайся быстро, а потом иди за мной, - приказал он.
Иван не помнил, как напялил на себя одежду, опасаясь, как бы она не оказалась чересчур тесной, чтоб тем самым не выдать себя, но подрясник пришелся впору, а шапочка налезла до самых глаз.
Вместе со священником они прошли мимо позевывающих солдат, стоящих на выходе из храма, пересекли мощеный булыжниками тюремный двор и подошли к главным острожным воротам.
– Благословите, батюшка, - кинулся к идущему впереди Ивана священнику один из солдат, низко опустив голову. Иван сжался, но, присмотревшись, заметил, что солдаты в карауле изрядно навеселе, несмотря на ранний час.
– Господь простит, - невозмутимо произнес священник, перекрестив охранника, а за ним и остальных, стоящих на карауле, и затем беспрепятственно вместе с Иваном проследовал на небольшую площадь перед острогом.
Иван блаженно улыбнулся и, подняв голову к небу, полной грудью вдохнул свежий петербургский воздух. Ему хотелось выкрикнуть что-нибудь дерзкое, несуразное, побежать, подпрыгнуть, запеть, но он все еще боялся, что сейчас позади него откроются тюремные ворота, выскочит охрана, кинутся вслед за ним.