Отрочество 2
Шрифт:
Получасом позже в вагон влез дядя Фима с Ёсиком, и я было подумал, шо к мине, но тот завёл разговор с Санькой, сговариваясь на героический портрет на фоне не то горы вражеских черепов, не то крокодилов, положенных поверх прайда львов. В общем, типичная дяди Фимина вкусовщина, с которой брат пускай сам и борется!
– Прогрессируешь, – похвалил я Мишку, наново расставляя фигурки.
– Всё равно продул, – отозвался тот.
– И не раз ещё продуешь, – киваю я, – фору в две пешки дать? Ты когда играть-то начал? Без году неделя,
Ёсик, попытавшись успокоить папеле с его художественной вкусовщиной, отсел от него к нам, и как человек знающий, начал следить за партией.
– Шахматы – игра полководцев? – провокационно спросил он, явно надеясь на интересный спор и немножечко срача с милым его и нашему сердцу одесским антуражем. Скушно!
– Угу, – не подымаю головы от доски, – отчасти. Это скорее математика, чем чисто полководческие штучки. Просчитать я могу на несколько ходов вперёд, удерживая притом в голове не один десяток вариантов, а вот всякого рода социология – это к Мишке. Я могу, и без врак – хорошо, но он лучше.
– Все эти… – прервавшись ненадолго, зависаю над доской и таки делаю ход, – штучки по части человеческих душ, это скорее Мишка, с его прокачанным богословием. Поступки отдельных людей я могу предсказать немногим хуже, а массы – зась!
– Богословие, значит, – вздохнул Ёся, развалившись рядом, прямо на расстеленной на полу вагона соломе, – вот и папеле так же…
– Если не в ущерб, то очень полезно, – отозвался брат, сделав ответный ход, – в талмудическом обучении есть свои минусы, но парадоксальность мышления оно развивает вполне недурно. Правда, не всем.
– Вот и я о том же…
Ёся всё-таки втянул нас в богословские споры, пересекающиеся с социалистическими. Мишка спорил аргументировано, и даже немножко привычно. В среде думающих христиан, далёких от Синода, попытки скрестить христианство с социалистическими теориями всех мастей не новы, и подчас даже успешны.
– … нет, нет и ещё раз нет!
– Да ты послушай! – не отставал дядя Фима.
– Нарисуй классический китч, – посоветовал я, делая последний ход под сопенье Мишки, – толь што высокохудожественный!
– Китч?! Высокохудожественный!? – брат вложил в эти слова всё своё презрение с возмущением, – Ха! Хм… высокохудожественный, говоришь?
Он погрузился в размышления, а дядя Фима засиял давно нечищеным примусом и подсел на поговорить. Пока Чижик размышлял на тему китча, а Мишка с Ёсиком спорили за социализм и теократию, Бляйшману приспичило придумать от меня идею для коммерции. Он зудел, и зудел… а мне, как нарошно, не думалось.
– Ты не представляешь, – вздыхал он чесночно, – как это тяжко…
– Раздай, – брякнул я, и как-то так… призадумался… – В самом деле – раздай.
Надувшись жабой и краснея на глазах, дядя Фима начал делать возмущённое лицо, но я выставил вперёд палец, и он замолк.
– Та-ак… –
– Она. Не щедрою рукой, но многим, и прежде всего – армейцам. Сниману, Де Вету, прославленным офицерам и отдельно – своим служащим, из тех кто потолковей.
– Ага… – он протёр мигом вспотевший лоб, – много-много ниточек к разным полезным людям, которые будут считать мою компанию чуть-чуть своей?
– Угу. Война закончится, и буры могут не согласиться с тем, што «Африканская транспортная компания», разросшаяся не в последнюю очередь на войне, осталась бы в стране пусть не единственной, но основной.
– Не люблю, но надо, – вздохнул он, – лобби, да?
– Оно самое. Можешь ещё выделить какую-то долю дохода на… госпитали, к примеру. Или на армию, на строительство дорог.
– Да! – он хлопнул себя по лбу, – Я же зачем к тебе? Подтверждение пришло, зарегистрировали твои патенты на летадлы!
Мишка только головой качнул, и дядя Фима поспешил пояснить:
– Ты не думай за шпионаж! Есть такие патентные бюро, што ого-го как блюдут! Просто если вдруг кто и да, то вот они – документы с чертежами! Сама конструкция, она ведь проще простого, повторить на раз-два!
– Единственное, – почесал он в голове, – британцы могут таки подгадить с патентами, потому как у них не патентовали. Но тут уже международное право и прочее, можем устроить им похохотать.
Мы говорили, говорили, говорили… а потом состав начал тормозить, и технический состав засуетился, помогая выгружать самолёты. Приехали. За разговорами прошёл предполётный мандраж, а сейчас ему не уцепиться за деловитую суету.
Поймав взгляд дяди Фимы, я коротко кивнул, на што тот еле заметно улыбнулся, и безо всяких одессизмов!
Подготовленное поле оцеплено, по периметру любопытствующие, привлечённые невнятными слухами. Два самолёта, мой и Санькин, уже стоят на лётном поле, готовые к полёту. Техники заканчивают последние приготовления, помогая цеплять на расчалки маленькие зажигательные бомбы. Проверяем фотоаппараты, крепление бомб… готовы!
Короткая молитва, объятия со Сниманом и Мишкой, и под пение псалмов мы взлетаем. Пение стало столь громким и истовым, што нас едва ли не подбросило в воздух силой их Веры.
Сделав круг над лагерем буров, и вызвав взрыв энтузиазма, два крохотных самолёта, несущие опознавательные знаки Претории, направились в сторону Дурбана.
[i] Военный агент = военный атташе.
Глава 40
– Хая, давай-таки с нами, – качнулась обморочно тётя Песя, спустившись наконец со второго этажа, – мине што-то штормит, как будто мы с Сэменом Васильевичем немножечко добаловались, хотя я точно знаю, шо это и не так!