Отрочество
Шрифт:
Дрожащими руками Лида раскрыла дневник и увидела, что рядом с записью: «На Олега, я думаю, надо действовать суровостью — он не понимает, что такое дисциплина. 1) Посоветовать маме противопоставить его воле свою волю, 2) а если не подействует, то в воскресенье не дать ему денег на кино», — рядом с этой записью красовалось: «Как бы не так! Сама посиди дома, троечница».
Стало быть, он рылся в ящике. Он читал ее дневник. Мало того: он нагло намекал на ту единственную тройку, которую она получила из-за него же. В понедельник,
Лида села на пол подле ящика и зарыдала так громко и жалостно, что из кухни прибежала бабушка.
Когда бабушка прибежала из кухни, Лида сидела на полу и выкидывала из ящика носовые платки, обвязанные цветными нитками, альбомы с фотографиями и стиральные резинки.
Платки, открытки, фотографии и тетрадки вылетали из ящика, как выпущенные на волю птицы. Они описывали в воздухе полукруг и ложились на пол беззвучно или, наоборот, с хлопаньем, в зависимости от твердости и тяжести предмета.
— А что ж ты думаешь, Анюта, — говорила, стоя в дверях и скрестив руки на животе, бабушка, — это же в самом деле нехорошо — читать ее дневник…
Бабушка пыталась выказать объективность. Она сильно любила Олега.
— Нет покоя ни ночью, ни днем! — ответила мать из другой комнаты и не захотела даже вникнуть в суть дела, тем глубоко обидела дочь.
— Нет, Анюта, это же в самом деле нехорошо — читать ее дневник, — лицемерно повторяла стоявшая в дверях бабушка.
От обиды и горечи у Лиды мигом высохли на глазах слезы. Она молча убрала в ящик все, что валялось на полу, забралась на подоконник и стала глядеть сквозь стекло во двор.
Олег не успел еще постучать каблуками о двери черного хода, как она была тут как тут. Она распахнула дверь и, прежде чем он перешагнул порог, вцепилась ему в волосы.
Мама и бабушка едва разняли их. Мама стала перед Олегом, а бабушка заслонила Лиду.
В этом положении застал свою семью возвратившийся со службы полковник.
Он сказал:
— Что случилось? — и замер в дверях кухни.
За спиной у него стоял немалый боевой опыт, но никакой опыт не мог ему подсказать, как следует вести себя во время таких стычек, когда победа столь же нежелательна, как и поражение.
— Иван, почему ты молчишь? — спросила жена.
— Но это же в самом деле нехорошо, — вмешалась бабушка, — читать ее дневники…
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы как раз в это время не раздался осторожный стук в кухонную дверь и на пороге не появился Саша.
— Здравствуйте, — вежливо сказал он. — Можно войти?
— Конечно, — ответила срывающимся голосом Лида и стала оправлять помявшееся платье.
Воцарилась тишина. Первым пришел в себя полковник.
— Да что же, вошел бы в комнату, чего ж так стоять! — сказал он бодро.
— Спасибо… — растерянно ответил Саша. — Но я, если разрешите, тут… Мой товарищ однажды уже был у вас по поводу
— Как же, как же! — оживился полковник. — Я помню. Подходящий паренек… — И он улыбнулся своей великолепной, сияющей улыбкой, так пленившей когда-то беднягу Яковлева. — Мы здесь, признаться, еще кое-что подобрали для него… Дочка, живо! Тащи-ка ступку и самовар.
Не сказав ни слова, Лида вошла в кладовую и выволокла оттуда старый самовар, ступку и две сковородки. Она стояла против Саши и подбирала обеими руками растрепавшиеся волосы.
Олег сейчас же скрылся в кладовке.
— Может быть, отобедаете с нами, мальчик? — приветливо предложила бабушка.
— Спасибо большое, — ответил Саша, — но я по делу. Я к Лиде… лично.
— Ага! — сказал полковник.
И бабушка, мама и сам полковник деликатно вышли из кухни и оставили их вдвоем.
Небрежно и насмешливо поглядывая на гостя, словно это совсем не она, а именно он, Саша, только что дрался на кухне, Лида остановилась подле кухонного столика и начала подбрасывать носком ботинка валявшуюся на полу ленточку.
Саша внимательно смотрел на ленточку.
Помолчали.
Наконец он поднял к ней доверчивое лицо, освещенное светом прозрачных серых глаз, и указал движением бровей на кладовку, где спрятался Олег.
Она пожала плечами, однако подошла к кладовке, затворила дверь и поставила перед дверью табурет.
— Я пришел, — торжественным шопотом начал Саша, — поговорить о товарище. О Яковлеве Данииле. Ты помнишь, конечно?
Она серьезно тряхнула головой, и длинные незаплетенные волосы взметнулись над плечами.
— Так вот, я по поводу Яковлева. Это мой ближайший товарищ… Я, разумеется, не сказал ему и даже адреса, признаться, не знал. Но мне тут помог один дворник. Он, видишь ли, давно знает Яковлева по общественной линии и очень уважает его…
Лида опять кивнула головой. Она слушала серьезно, не выражая ни доверия, ни сомнения.
— Так вот, я пришел, понимаешь ли, переговорить относительно моего товарища, — невольно сбиваясь, продолжал Саша. — Если хочешь знать, так у нас в классе… В общем, вес глубоко его уважают. Он очень серьезный парень… и спортсмен хороший. Ты не думай, он очень хорошо бегает на коньках. Просто у него в тот раз коньки были прокатные…
Она внимательно посмотрела в глаза Саше, уже успокоившись, но все еще не понимая.
— И вот, он заболел, — сказал Саша. — Он заболел воспалением легких или гриппом, точно не знаю. Это, конечно, не так уж страшно. Он парень выносливый и, я бы даже сказал, мужественный. Там разные порошки, уколы — это ему пустяки… Но, понимаешь, так досадно получилось, что как раз во время каникул… И он, как я мог заметить, глубоко уважает всю вашу семью, поскольку вы помогли со сбором цветного металла. Так вот, понимаешь ли, так неудачно вышло, что как раз во время каникул…