Отродье. Охота на Смерть
Шрифт:
Ей страшно как никогда.
Кажется, там слева вдалеке мелькнуло пальто отца. Она бежит и окончательно теряет его из вида. Перекрёсток. Куда он пошёл? Нигде ничего не видно. Девочка ещё раз поворачивает налево в очередной страшный переулок, но что делать, если отсутствие отца пугает её куда больше пустынных переулков?
Туда.
Толстая темнокожая женщина схватила её за плечо, что-то спросила — непонятно.
— I am scare… — заикаясь, пробормотала Девочки и забыла, как сказать "я потерялась".
Толстая женщина изобразила тревогу. Папа говорил ей, что в этой стране люди ничего не чувствуют, только изображают
Она совершенно потерялась.
А ещё девочку пугал провал в памяти. За пять лет её жизни такого прежде не случалось. Нет, она помнила отца, помнила их путешествия по разным странам, помнила улыбку мамы и полное отсутствие улыбки на её бледном лице, когда её хоронили в прошлом году, помнила, как они прилетели, но сегодня, очнувшись вечером на скамейке в центральном парке Нью-Йорка, не помнила больше ничего. Что-то подсказало ей направление, где искать отца и, проскитавшись несколько часов, она действительно его нашла. Вернее, увидела знакомую спину в толпе.
Как гулко стучат туфельки. Какой грязный переулок. Ей хочется кушать и спать, ей давно пора спать, папа говорит, что "распорядок, прежде всего", но почему он не приходит? Не берёт её за руку, не укладывает, не подсовывает плюшевого медведя, словно она маленькая, не целует в щёку? Она поскользнулась на чём-то скользком и мерзком, не хотелось знать, на чём конкретно. Сильно оцарапала руки и коленки. Резкий запах прокисшей еды бросился в лицо. Резь в глазах. Девочка вздрогнула и заревела — держаться нету больше сил. Сзади послышался чей-то встревоженный голос. Толстая женщина зачем-то пошла за ней. Живот сдавило, и девочка оторвалась от земли. Что это? Её кто-то поднял. Боль мгновенно позабылась, сменившись страхом. Надо вырваться, сбежать иначе случится беда! Она дёрнулась, но её прижали крепче и дёрнули в сторону — за вентиляционную пристройку — здесь её не увидят, толстая женщина не придёт, её не найдут.
— Тссс! — поднёс указательный палец ко рту, присевший на корточки, отец и воровато выглянул из-за пристройки — проверить, не идёт ли кто-нибудь за ними.
— Папа! Папа!!! Это ты, — кинулась ему на шею девочка. — Папа, я так сильно испугалась! Почему ты меня там оставил? Я потерялась, я так боялась!!! — Рыдал ребёнок.
Внезапно она прекратила плакать. Слёзы остановила не сильная, но обидная, неожиданная пощёчина. Никогда раньше отец её не бил.
— Прекрати, — резко сказал он. — Молодец, что не дала вызвать полицию. Полиция была бы совсем некстати, — снова выглянул из-за пристройки.
Девочка ничего не понимала. Перед ней действительно отец. Густые волосы, с сединой, колючая щетина, его пальто, его перстень на руке, его глаза и брюки, но отец никогда бы её не ударил, или она настолько сильно провинилась, что заслужила самого серьёзного наказания? Или она настолько сильно провинилась, что отец решил оставить её, чтобы не нянчится, чтобы теперь другие люди мучились с ней? Вообще-то, такую глупость ей внушала нянечка, родители никогда ничего подобного не говорили, но что если это правда?
— Папа, я что: плохо себя вела? Сделала что-то не то? И ты, поэтому решил меня оставить? — серьёзно спросила она.
— Не неси чепухи, — раздражённо скривился отец, — я не твой папа. Впервые тебя
Девочка ничего не понимала, но нависшая угроза — снова потерять отца, заставила заблестеть глаза от слёз. Она понимала — плакать нельзя, он же твёрдо распорядился этого не делать, но слёзы её не слушались.
— Папа, пожалуйста, никогда больше меня не бросай!!! — уткнулась в его плечо, — я буду хорошей, я сделаю всё что хочешь: выучу английский язык, буду ложиться всегда вовремя, никогда не буду мешать, когда ты занят — только не бросай! — Прижалась крепко-крепко к грубому сукну пальто, чтобы никто не смог их разделить.
— Слушай, ты меня уже начинаешь бесить, — отец поднялся, — держись меня, но не путайся под ногами, — дал ей руку.
Никогда прежде он так с ней не разговаривал. Никогда. Но теперь это не важно — папа рядом, он дал свою большую руку, в которой всегда тепло, с которой вообще не страшно. Вот так держась за него, она бы пошла куда угодно. Страх выветрился. Теперь всё будет хорошо, ведь они вместе! Катя хотела спросить его, почему зигзаги пожарных лестниц заканчиваются так высоко над землёй, ведь если пожар, то те, кто ими воспользуется, не сгорят в огне, зато сильно расшибутся при падении, но передумала — она же обещала ему не мешать.
Отец с ней не разговаривал, ни когда они шли по тёмной улице, ни когда спустились в метро. В пустом вагоне она засмотрелась на его волевой профиль — папа был самым красивым и мужественным на всей планете, если ей в будущем захочется замуж, то только за такого как он. Задремала на его плече. Ехали недолго. Долго шли потом.
Гостиница сияла тёплым матовым светом. Человек в красной униформе отороченной золотыми тесёмками, незаметно для отца подмигнул ей и сделал странный жест — провёл рукой по щеке. Она догадалась, что он подсказал ей вытереть грязь, и подмигнула в ответ. Внутри было тепло и пустынно. Девочка засмотрелась на шикарную люстру, собранную из миллиона стеклянных кристаллов, ей очень захотелось иметь хотя бы один из них.
— Эрнест, возникла накладка, о которой меня не предупредили, — краем уха услышала она, как отец обратился к пожилому консьержу с холодными глазами за стойкой. — Решите эту проблему.
Мужчина не ответил, кивнул. Подошёл, взял её за руку. Вообще-то брать за руку чужого человека ей не позволяли, но, судя по всему, отец был не против.
Папа наклонился к ней:
— Я сейчас должен уйти, а ты посидишь с Эрнестом, поняла?
Он сказал это вроде как обычно, но что-то было не так. Она снова жутко испугалась. Что-то внутри подсказывало — ни в коем случае не отпускать отца, иначе случится беда. Девочка вырвалась, обняла его и залепетала:
— Папа, возьми меня с собой! Пожалуйста! Я не буду мешать, я сделаю всё, что скажешь, но возьми меня с собой.
Он ответил, но не ей:
— Эрнест…
Пожилой мужчина мягко, но требовательно надавил на плечи, заставил её отступить. Отец поднялся, стряхнул подсохшую грязь с рукава, так и не посмотрев на неё, повернулся, зашагал к выходу.
— Папа! Папочка! ПАПА!!! — кричала она, — не бросай меня!!! Папа! Папа!!! Вернись!!!
Её душили слёзы, так что голос подвёл.
Она знала: если он выйдет за двери, то больше не вернётся.