Отрок московский

Русанов Владислав Адольфович

Дело осталось за малым – выследить любой из русских отрядов. Да не попасться под горячую руку кого-либо из князей. С большим отрядом ведь не поедешь за тридевять земель, а две дюжины удальцов, какими бы отважными и умелыми они ни были, со всем войском смоленского или туровского князей не справятся. А дальше – литва, поляки, силезцы… Держи ухо востро.

Около Смоленска они напали на след тверичей, но Семен Акинфович, сын боярина Шубы, что-то не торопился выполнять поручение Михаила. Или выжидал чего-то. Или кого-то? Поэтому Федот приказал нукурам искать, не проезжали ли здесь москвичи.

Искал-искал, да так и пришлось на свой страх в путь отправляться – опасно становилось дальше торчать под Смоленском. Того и гляди, кто-то заметит, донесет…

Кара-Кончар повел ордынцев на закат, к Витебску. Там, оставив ордынцев в лесу, никем не замеченный проник в город. Покрутился, послушал, осторожно порасспрашивал, но никто слыхом не слыхивал о конных отрядах москвичей или тверских дружинников. Тогда он решил пройти, сколько получится, по замерзшей Двине, а после свернуть на Лукомль. Может быть, там удача улыбнется?

Стреноженные кони фыркали и «копытили» снег. Зимняя бескормица – вот что тревожило Федота гораздо больше, чем возможное недовольство отряда. Татарские кони – выносливые и неприхотливые. Там, где могучий жеребец, выкормленный под седло воеводе или князю, откинет копыта, они будут упрямо шагать и шагать, неся на хребте переметные сумы или всадника, а ночью объедать листья с засохших кустов или выбирать из-под снежного покрова прошлогодние былинки. Но долго так продолжаться не может. Рано или поздно придется делать набег на деревню, отбирать у селян зерно и сено. Зерно даже лучше, его хоть с собой увезти можно.

Смутное беспокойство заставило Федота вскинуть голову и принюхаться. Раньше он за собой такого не замечал – больше полагался на слух и зрение. И хотя глаза и сейчас видели отлично, ночью, как днем, ветерок, приносящий запахи, порой мог сказать больше о затаившемся в кустах звере или бесшумно приближающемся человеке.

Вот и сейчас сквозь горелый сосновый валежник, коптящие капельки тетеревиного жира, конский пот и кислую вонь войлочных чопкутов пробился отдаленный, едва уловимый запах чужаков. Ненависть и холодная ярость.

Внезапно в лесной чащобе «ухнул» филин.

Чиньский меч цзянь даже во время отдыха и ночевок всегда находился у Федота под рукой. Слишком дорогой ценой досталось это оружие, чтобы бросать его где ни попадя.

Одним прыжком баатур взвился в воздух, приземляясь на широкую «разножку». Клинок покинул ножны еще до того, как пятки бойца коснулись снега.

– Тревога! Враги!

Громкий крик предводителя словно сдунул с нагретых мест нукуров. Что-что, а воины в отряде подобрались все как один опытные, расчетливые и умелые. Клинки наголо. Кто-то быстро снаряжал лук, всем весом наваливаясь на упругую кибить.

«Почему молчит Гурраг? – думал Кара-Кончар, обшаривая глазами темные очертания елей. – Так-то ты сторожишь, паршивый пес!»

И тут из лесной чащи ударили самострелы. Кучно, залпом. Будто кто-то швырнул пригоршню гвоздей.

Закричали раненые нукуры.

Плешивый Уйгур охнул и схватился за плечо.

Словно сноп повалился Чегнах, непревзойденный мастер бросать аркан.

Федот крутанулся волчком. Полы расстегнутого чопкута взлетели, будто крылья ночной птицы.

Что-то дернуло

за рукав. Совсем рядом с отметиной от зубов, полученной воином в глухой деревне около Смоленского тракта, жители которой все как один обезумели, уподобившись диким зверям.

Кара-Кончар вновь закрутился, с широким взмахом ног взлетая к ночному небу. В полете он разглядел бегущие среди деревьев черные тени, чуть-чуть более плотные, чем окружающий их мрак.

– Уррах! Уррах, баатуры! – донесся голос Бургута.

«Значит, живой…»

Нападающие ответили странным кличем:

– Лют! Лют!

И бросились врукопашную.

Те из нукуров, кто еще стоял на ногах, встретили их саблями и мечами. Но, как успел заметить Федот, их было слишком мало, меньше десятка. Слишком заметной целью в свете костров оказались ордынцы.

Зазвенела сталь. Хриплые выкрики рубящих и колющих людей смешались с криками и стонами раненых.

Не раздумывая ни мгновения, Кара-Кончар вступил в схватку.

«Цапля шагает в камышах».

Вылетевший прямо на него круглолицый мужик в кожушке поверх кольчуги размахивал саблей умело, но недостаточно быстро. Цзянь ткнул его острием в кадык. Не издав ни звука, чужак упал.

Следом из-за елки появились сразу двое, похожие как горошины из одного стручка. Наверное, братья-близнецы. Один крутил два кистеня, а второй занес над головой меч.

«Лавина скатывается с горы».

«Рассечение шелка».

Лезвие цзяня скрипнуло по кольчуге. Дружинник с мечом отпрянул, сбился с шага, но его брат наотмашь ударил кистенем, целясь Федоту в висок.

«Слива сбрасывает снег».

«Бросок кобры».

«Падающий сокол».

Расчет оказался верным: кольчуга у мужика с кистенями оказалась с коротким рукавом. Первый укол Кара-Кончар направил в сгиб локтя, а когда противник ойкнул и отдернул руку, резким кистевым движением ударил под ухо.

«Взлет орлана над речной гладью».

Перепрыгивая через второго противника, Федот словно бы невзначай коснулся мечом его затылка, не защищенного шлемом. Приземлившись, полоснул под коленями.

Мужик, будто срезанная косой трава, упал ничком. Успел только негромко выкрикнуть:

– Куденя, братка…

А Федот, не задерживаясь рядом с поверженными врагами, поспешил в общую свалку.

В середине ее ворочался Уйгур, на котором повисли сразу два врага. Одного плешивый ордынец держал за горло и за запястье, а второму прижал голову локтем, не обращая внимания на удары кулаками и рукояткой меча.

Чаган и Бургут дрались плечом к плечу, успешно отражая натиск противников. Шаман Джерби полз по снегу, оставляя за собой темную полосу, но и из последних сил он старался дотянуться кинжалом хоть до ноги кого-нибудь из врагов.

– Вали басурманов! – Высокий, плечистый воин будто нехотя махнул мечом, и голова шамана покатилась прочь, пока не застряла в сугробе.

Самый молодой из нукуров, отправившихся с Федотом, по имени Хутуху, бросился на командира напавших, удерживая саблю левой рукой – правая, должно быть раненая, свисла безжизненной плетью. Тот затратил на ордынца не слишком много времени. Мощным ударом обезоружил, а потом разрубил от ключицы до грудины. И кольчуга не спасла.