Отрок московский
Шрифт:
«Черный чопкут» взмахнул руками, будто вознамерился взлететь, и застыл на одной ноге, подтянув колено другой почти к подбородку. Острие его непривычного клинка смотрело воеводе в лицо.
– Чтоб ты сдох, косоглаз… – начал Илья и замолчал на полуслове.
На него смотрел не татарин. Только обычная для Орды одежда и ввела Приснославича в заблуждение. А если приглядеться… Глаза, скулы, борода очень даже русские.
Когда-то воевода слыхал об одном таком бойце. В тверской дружине у князя Михайлы Ярославича служил несколько зим назад непревзойденный мастер. Болтали люди всякое про него. Кто-то говорил, что, мол, странствовал он далеко на востоке, в землях, где странные люди с непонятными обычаями живут, и у них нахватался приемов боя что с оружием, что голыми руками. Другие
«Эх, надо было Семена Акинфыча расспросить», – мелькнула запоздалая мысль.
Но теперь по-любому поздно выяснять.
Тут уж не загадки разгадывать надо, а сражаться, чтобы жизнь оборонить. Потому как увиденное не только насторожило воеводу Люта, но и малость испугало. Чего уж греха таить?
– Защищайся, гад! – прорычал Илья, замахиваясь мечом.
В ответ раздался издевательский хохот. Вместо того чтобы отбивать удар, «черный чопкут» завалился назад, выгибая спину и выпрямляя ногу так, что подошва сапога устремилась Приснославичу в подбородок. Новичка он, может быть, и подловил бы, но воевода выиграл слишком много поединков, чтобы купиться на такую хитрость. Он отклонил голову и пнул врага в колено.
Не попал.
Точнее, «черный чопкут» успел убрать ногу и вдобавок полоснул смолянина по запястью. Рана не опасная, но докучливая.
Еще трижды воевода пытался достать неуловимого противника. Мечом, кулаком, ногой. И не сумел. Зато получил три пореза. На щеке, коленке и поперек горла. Неглубокие, обидные. Враг не хотел убивать, а играл с ним, как кошка с мышкой.
И тогда умудренному опытом и много повидавшему в жизни Илье стало по-настоящему жутко. Как в детстве, когда кажется, что под печью затаилось черное зло – вот сейчас вылезет и схватит крючковатыми когтями. Впору все бросать и убегать стремглав. Но позади звенела сталь. Видать, татарские и русские бойцы оказались равными по силам, никто верх взять не мог. Допустить, чтобы в спину его дружинникам ударил мастер-мечник, навроде «черного чопкута», Илья не мог. Лучше умереть.
Воевода вновь поднял меч. Закрутил его, используя все умение, весь опыт предыдущих поединков. Если противник быстр, то он будет быстрее, если силен, то выложится на полную. Пускай попробует отбить русский меч своей иноземной игрушкой…
На краткий миг Илье Приснославичу показалось, что он таки одержит верх, противопоставив отчаяние и ярость отточенному искусству ордынца. Клинок в его руках расплывался серым, слабо мерцающим кругом. «Черный чопкут» только и мог, что уворачиваться, уйдя в глухую оборону. Плясал, изгибался, прыгал, не рискуя подставить меч под удар тяжелого оружия.
Долго так продолжаться не могло. Несмотря на мороз, воевода взмок, будто в самую жару мешки с зерном ворочал. Горячий пот заливал глаза, застывая инеем на бровях и ресницах. Ну, еще чуть-чуть… Совсем немного, и ордынец не выдержит: оступится или поскользнется.
Полы татарского одеяния взлетели перед глазами Ильи черными крыльями. Его противник взвился в высоком прыжке, без труда перемахнув через голову воеводы. Как через купальский костер. Попутно успев врезать пяткой по затылку. Будто конь лягнул!
В глазах Приснославича потемнело, только искры вспыхивали, будто звездочки зимней ночью. Он пробежал несколько шагов, чтобы не упасть. Развернулся, отмахиваясь мечом… Холодное лезвие прикоснулось к его запястьям.
Вначале Илья ничего не почувствовал, а потом рукам стало горячо, пальцы ослабели. Рукоять меча, почему-то мокрая, вывернулась из ладони, словно живая, скользкая рыбина.
– Отдохни, дядя… – прошипел ему в лицо «черный чопкут», проскакивая мимо.
Меч
Воевода понял, что его ноги отказывают. Попытался превозмочь слабость и устоять, но рухнул лицом в снег, будто в одночасье разучился ходить. А в сапогах что-то влажно хлюпало.
Илья рычал от ярости и бессилия, пока удар в висок не погрузил его во тьму.
Снежень 6815 года от Сотворения мира
Берега Двины,
Полоцкая земля, Русь
До утра выжившие ордынцы складывали трупы своих и чужих ровными рядами. Уйгур перемотал плечо тряпкой и, хотя ругался себе под нос, когда неосторожно тревожил рану, управлялся левой рукой не хуже, чем Чаган и Бургут, не получившие ни царапины. Тяжелораненых Федот дорезал. Нет времени возиться. Пускай Великое Небо, или Аллах, или Будда, или кому они там молились при жизни, примет погибших нукуров. Они умерли с оружием в руках – это ли не высшая честь для воина? Предводитель не стал произносить каких-то речей, он всегда был далек от этого. Не обещал рассказать об их подвиге отцами или женам. Зачем лишние слова? Они знали, на что шли.
Напавших на них дружинников Кара-Кончар рассматривал долго, лично обыскал каждое тело. Ценного нашлось немного – у кого-то серебряный нательный крест, у кого-то несколько монет в кошельке за пазухой. Чуть побольше добычи оказалось у побежденного им воеводы. Ну, что ж, по-другому и быть не могло. Старший в отряде должен брать на себя заботу об остальных – платить за постой, если приходится ночевать на постоялом дворе, закупать харчи и корм для коней.
Федоту очень хотелось подробно разузнать: откуда, из какого княжества напавшие на них дружинники, что замышляли, по своей воле действовали или по наущению? Может, просто-напросто ограбить хотели? Но воевода, привязанный к дереву, до сих пор не пришел в себя, а торопиться в таком деле не стоило. Для начала вожак ордынцев проверил тороки коней, брошенных побежденными в сотне шагов. Животные разбрелись по ночному лесу, и собрать всех не удалось. Но Федот строго-настрого приказал Чагану поймать коня воеводы во что бы то ни стало. Татарин справился без труда – привел статного каурого жеребца с бинтованными ногами. Седло на его спине отличалось от тех, что были у коней простых дружинников, да и самого Кара-Кончара. Заклепки серебряные, стремена покрыты посеребренной насечкой, путлища [115] из добротных кожаных ремней.
115
Путлище – ремень, на который привешивается к седлу стремя.
Порывшись в мешках, Федот передумал и решил поговорить с воеводой немедленно. Виной тому стали два кинжала: узкое лезвие в три ладони длиной, заточенное так, что запросто можно бриться, концы крестовины загнуты вверх, по длине достигают двух третей клинка и тоже заточены. Он узнал эти кинжалы. Когда-то они принадлежали отшельнику Горазду, у которого Федот, будучи мальчишкой, перенимал боевое искусство. Вряд ли существует еще одна пара на всем пространстве между Итилем и Вислой с востока на запад и от Белого моря до Русского [116] с севера на юг. Здесь такое оружие не в чести. А в далекой Чиньской земле их называют – теча.
116
Старинное название Черного моря.
Уходя от учителя, Федот не сумел захватить ничего. И после не один раз пожалел. Не то чтобы у него не получалось побеждать всех врагов с мечом-мэсэ или саблей, но парень все время ощущал, что не достиг совершенства. Только совсем недавно, силой отняв у Горазда меч цзянь, он почувствовал себя почти непобедимым. И стычка нынче ночью – лишнее тому подтверждение. Федот достиг такого единения с клинком, что поверил, будто смог бы расправиться с врагами и в одиночку, без помощи нукуров. Кто знает, может, так оно и было?