Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
Холопов как ветром сдуло.
– Десятник Младшей стражи Василий!
– Я, господин сотник!
– Старшина Михаил ранен и немощен. Грузи его в сани, и домой.
– Слушаюсь, господин сотник!
Роська подхватил Мишку под руку и помог усесться в сани.
– Корней.
– Подал голос Лука Говорун.
– Чего, Лукаша?
– Ласково отозвался дед.
– Парень твой моему человеку оружием угрожал, прямо в его доме. Не дело!
– Эх, Лукаша!
– Тон деда стал уж и совсем задушевным.
– Да у меня двоих родичей
– Гм…
– Это молодежь, Лукаша, нынче торгуется так - гривна с мелочью и болт в придачу.
– Да… Торговаться… Гм… По-разному можно… - Пробормотал десятник и вдруг вызверился: - Баба, скройся!!!
С крыльца дома Афони кто-то шмыгнул в дверь. Лука мрачно окинул взглядом растерянно стоящего посреди двора Афанасия.
– Я тебя, Афоня, доли лишил, а ты меня - своего десятника - кривым ходом обошел. Подумай теперь: пошло ли тебе это впрок?
– Кхе! Верно говоришь, Лука, кривые ходы, они того… до добра не доводят. Ладно, вы тут разбирайтесь, а мне не досуг. Не сочти за труд, пришли людишек, как соберутся, ко мне на подворье.
– Сделаем, Корней Агеич.
Роська уже разбирал вожжи, когда Мишка, все-таки, не выдержал и заорал так, чтобы слышно было и собравшимся за воротами любопытным:
– Афоня! По Русской Правде, если раба понесла от хозяина и родила, то хозяин повинен дать ей волю, жилище и кормить, пока ребенок не вырастет!
– И, уже из-за ворот, добавил: - Я тебя от оскудения спас, кобель блудливый!!!
У ворот лисовиновского подворья собрался весь семейный "женсовет": мать, тетка Татьяна, обе мишкины старшие сестры - Анька-младшая и Машка. Даже ключница Листвяна была здесь, хоть и стояла в сторонке. Дед, еще не доехав до ворот, закричал издалека:
– Бабоньки, чего сгрудились? Никак женихов высматриваете? Глядите у меня, по улице всякие люди ходят, долго ли до беды. Я вот, к примеру, и вовсе неженатый.
Дед по- гусарски подкрутил ус и лихо подмигнул Листвяне. Женщины заулыбались. Раз дед веселый, значит, обошлось.
– Батюшка, что случилось-то?
– На всякий случай, все-таки спросила мать.
– Ох, Анюта, и не спрашивай! Такие страсти, такие страсти.
– Дед дурашливо схватился за голову.
– Михайла с Афоней из-за холопов торговаться взялись, да так разгорячились, что твой старшенький Афоне чуть все на свете не отстрелил, насилу растащили. Луку с десятком ратников на подмогу призывать пришлось. А тебе, Листвяна, докука - надо будет еще куда-то пять человек пристроить и скотину.
– Пристроим, Корней Агеич.
– Приветливо пропела ключница.
– А ты батюшка откушал бы медку чарочку с устатку да волнений. И Михайла Фролыч с Василием Михайлычем, поди с утра не евши.
– Каким таким Василием Михайлычем?
– Не понял дед.
– Так вот… - Листвяна указала на Роську.
– Имени природного батюшки мы не знаем, наверно можно тогда по имени крестного отца… Или нельзя?
– Кхе! Ну, ты
– Пусть будет, батюшка, нельзя же человеку без отчества.
– Отозвалась мать.
– Да? А ты что скажешь, Василий… Кхе, Михайлович?
– Господин сотник, - Роська выскочил из саней и сдернул с головы шапку - дозволь доложить?
– Ну, докладывай. Кхе… Только шапку надень, застудишься.
– Это не старшина холопов выкупил, а я!
Мишка изумленно обернулся на крестника, но увидев умоляющие глаза Роськи, прикусил язык.
– Я перед Господом обязан… Мне через Святое Крещение воля вышла, и я теперь должен… Пять душ, тоже через Святое Крещение… И волю дать.
– Кхе… Совсем все с ума посходили.
– Дед несколько растерянно огляделся и зацепился взглядом за ключницу.
– Листвяна, а ты насчет чарочки-то права оказалась… Да и не одной, наверно. Да… Кхе!
"Ни хрена себе! Сэр Майкл, а крестник-то Ваш, похоже, того. Повернулся слегка на религиозной почве. Пошли дурака Богу молиться он и это самое. Несовместимые с разумной жизнью последствия. Жил себе парень, горя не знал, о конфессиональной принадлежности не ведал, так нет - взяли и окрестили".
– Васенька, да куда ж они у тебя денутся, вольные-то?
– Мать была явно растрогана Роськиным порывом и старалась говорить ласково, чтобы не обидеть парня.
– Ведь ни кола ни двора, голову приклонить негде. Ты о людях-то подумал, сынок?
– Подумал, крестная. Я десятнику Андрею в ноги кинусь, попрошу их для всяких хозяйственных работ в воинскую школу взять. На кухне, там, или еще чего - дело всегда найдется. А за это - жилье и корм. На первое время. А дальше - как Бог даст, и как сами расстараются.
– Кхе! А что? Стряпуха в воинской школе и правда нужна будет.
– Одобрил предложение дед.
– Этакую ораву кормить! Да и не одна, а с помощниками. Дело говорит Василий… а и правда - Михалыч! Только никому в ноги кидаться не надо, я приговариваю: быть по сему! Ежели, конечно, Святое Крещение добровольно примут. А ты, Михайла…
– Что, деда?
– Кхе!… - Дед приосанился в седле.
– Старшина Михаил!
– Я, господин сотник!
– Я тебя упреждал, что вокруг тебя все время какая-то дурь происходит? Упреждал или нет?
– Так точно, господин сотник!
– Так точно? Так точно… - Дед словно бы пробовал на вкус новое словосочетание.
– Хорошо придумал!
– Рад стараться, господин сотник!
– Кхе! Красота, ядрена Матрена… Михайла! Ты мне голову не крути! Все равно с мысли не собьешь! Я тебе приказывал: уймись?
– Так точно, господин сотник!
– Так вот: посиди-ка ты дома, внучек, коли раненый, так и отдыхай, лечись. За ворота - ни ногой, ни костылем! Запрещаю!
"Домашний арест, допрыгались, сэр".