Отрок. Бешеный Лис
Шрифт:
Мимо протопали по снегу копыта коней, Мишка обернулся и увидел дядьку Лавра и сидящую у него за спиной Юльку.
«Надо же! Второй раз Лавр водителем «скорой помощи» работает и опять Юльку вместо Настены привез. Да что ж он вытворяет-то? Ну, дает! У всех на глазах… ох, дед ему и устроит!»
Увидев мать, вышедшую из фургона с тяжелоранеными, Лавр соскочил с коня и стиснул ее в объятиях.
– Аннушка, свет мой… живая!
– Отпусти, дурень, люди же кругом!
– Живая, а я уж думал…
– Да
«Отпусти-отпусти, а сама не вырывается. Кхе, как говорит лорд Корней. А вот и он, легок на помине. Ну, что-то будет!»
– Лавруха! Ополоумел? Анька, а ты чего тут… Кхе! Пошла к раненым! И ты тоже! Сын еле дышит, а у тебя одно на уме! Совсем сдурели, мне тут только ваших… этих самых… не хватает!
Дед явно сам растерялся от бурного проявления страстей и не знал, как себя вести. В конце концов, разозлившись не столько от недопустимого поведения сына и невестки, сколько от собственной растерянности, схватил Лавра за ухо и оттащил от «предмета обожания».
– Иди, там он, Анька, покажи… Тьфу! Тут беда, а им все… Михайла, а ты чего вылупился? Хватит на снегу сидеть! Ну что за народ, только б целоваться, у этого бабы нет, так он с собакой! Помог бы лучше лекарке с коня слезть, столько верст охлюпкой проскакала, весь зад отбила, бедная!
Юлька действительно сидела, вцепившись в заднюю луку седла, бледная, с закушенной губой.
«Конечно, таким аллюром, без седла и стремян, тут и мужика здорового умотало бы. Руки, наверно, трясутся, как она лечить-то будет?»
– Юля, давай слезть помогу. Давай руки, осторожненько. Чиф, не мешай!
– Ой!
На ногах Юлька не удержалась и обвисла на Мишке всей тяжестью.
– И эти обниматься, да что ж это такое-то! – снова завозмущался дед. – Совсем с ума посходили!
– Деда, она стоять не может!
– Сидеть – тоже! – уверенно заявил Корней. – Подержи ее пока так, сейчас я тулуп постелю, пусть приляжет, все равно с нее прямо сейчас толку не будет.
Мишка помог Юльке улечься на живот, потоптался рядом и не нашел ничего лучше, чем спросить:
– Есть хочешь? У нас каша как раз поспела.
«Что вы несете, сэр, какая каша? Похоже, лорд Корней прав – все свихнулись!»
– Что у тебя с головой? – поинтересовалась Юлька.
– Царапина, стрелой зацепило слегка.
– А я думала – мозги вышибло. Какая мне сейчас каша?
Юлька оставалась Юлькой даже в таком плачевном состоянии.
– Тогда хочешь, меду принесу или вина? У нас есть.
– А чего праздновать-то будем? – Юлька приподнялась на локтях и огляделась. – Что у вас тут случилось?
– А что, Петька не рассказал? – холодея от ужаса, спросил Мишка. – Он что, не доехал?
– Это тот парень, что ли? Да он вообще ничего толком сказать не мог.
– Почему?!!
– Потому что грохнулся где-то. Нашли кого послать, с санями управиться не
– Что значит «грохнулся»?
– А то и значит! Его лошадь в село приволокла: сани поломаны, голова разбита, правая рука сломана. Мать роды принимала, так бабы меня позвали. Сказали: «Бредит». А я как услышала про зеркало…
Юлька неожиданно всхлипнула.
– Дура-а-ак… я думала, его уже и в живых… а он – кашу…
– А кто ж тогда Петьке про зеркальце сказал, если меня уже… того? – Мишка почувствовал, как его отпускает страх за судьбу Петра.
– Дура-а-ак! Мы думали, вас всех… он один спасся…
– Ага, я – дурак, а вы – умные – вдвоем, без оружия, что б вы тут делали, если нас и в самом деле…
– Чурбан бесчувственный, не понимаешь ты ничего!
Мишка вдруг понял, что впервые в жизни видит Юльку по-настоящему плачущей. Дочка лекарки и плач казались ему до сих пор вещами несовместными, как гений и злодейство, по Пушкину. И, несмотря на то, что запас эмоций на сегодня, казалось, был исчерпан полностью, Мишка вдруг почувствовал некоторую стесненность в горле.
– Кхе! – из-за саней вырулил дед, держа в руке глиняную кружку. – На-ка, девонька, выпей, быстрее в себя придешь. У нас раненых полно, а тут еще и лекарку лечить приходится. Пей, пей: и согреешься, и успокоишься.
– Деда, они не знали ничего! – поспешил сообщить Мишка. – Петька по дороге разбился, лошадь его без памяти…
– Да слышал я, слышал. Когда мать-то твоя, девонька, подъедет?
– Не скоро еще, Корней Агеич. Там роды тяжелые, пока закончит… Но тетка Татьяна сани готовит и Анька-младшая тоже. А дядька Лука свой десяток поднимает, я слышала, как он говорил, чтобы все в бронях…
– Татьяна, говоришь, сюда едет? – дед обернулся к фургону с ранеными и заорал: – Лавруха, а ну, быстро ко мне! Лавруха!
Не дозвавшись сына, дед шустро поковылял к фургону сам.
«Испугался, что Татьяна братьев опознает, велит Лавру трупы прибрать».
– Минь, чего это он? – Юлька с любопытством уставилась вслед деду.
– Не знаю, ты пей, пей.
– Ну да, а то я не вижу! – фыркнула Юлька. – Не знает он! – от недавних слез уже и след простыл.
– А с кем тут Татьянин муж только что обнимался? – проворчал Мишка. – Но я же дурак, не понимаю ничего! Вот и не знаю.
– Вкусно! – Юлька мгновенно сменила тему разговора. – Чего это он мне тут намешал?
– Дай-ка попробую. Угу, вино, мед, и теплой водой все разбавлено. Сейчас согреешься и руки дрожать перестанут.
– А ты откуда знаешь? – подозрительно прищурилась юная лекарка. – Ты что, вино уже пил?
– А ты как думала? Мы в Турове так загуляли!
– Ой, врать-то!
«А ну-ка, милейший, кончайте треп! Раненым ждать некогда».
– Слушай, Юль, у нас раненых много. Только я и дед на ногах, ну, и мать еще. Ты скажи, что тебе нужно будет, мы приготовим пока.