Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)
Шрифт:
— Слушаюсь, господин старшина! Филипп, Фаддей! Гнать этих!
Названные Дмитрием ратники Младшей стражи тронули коней и пустили их шагом прямо на строй новобранцев. «Диссиденты» отшатнулись назад, остальные раздались в стороны.
— Не можешь нас гнать, тебе заплачено! — Вякнул один из «диссидентов», но получилось как-то неубедительно.
Впрочем, когда на тебя напирают конской грудью, да того и гляди оттопчут ноги копытами, особо не подискутируешь. Мишка было собрался объяснить купецкому сынку, куда тот может засунуть свою плату,
— Матушка боярыня, заступись! Матушка боярыня, замолви слово, ни за что пропадаем!
Мишка с недоумением оглянулся, и понял, что его собственная мать и есть та самая матушка боярыня, к заступничеству которой взывал «диссидент». Анна Павловна медленно подъехала к строю новобранцев и даже бровью не повела на вопли «ни за что пропадающего», а свежеиспеченные уноты вылупились на мишкиных сестер, как на жар-птиц, случайно залетевших на берег Пивени из райских кущ.
— Ты еще долго, Мишаня? Все уже домой пошли.
— Уже заканчиваем, матушка.
— Это и есть твои новые ученики? — Взгляд матери оббежал строй новобранцев и задержался на «первой жертве воспитательного процесса», уже поднявшейся с земли, но все еще красноречиво скособоченной. — Тебя как звать, отрок?
— Николой… боярыня…
— Больно тебе? Обидно? — Мать сочувствующе покачала головой. — Не кручинься, воинское учение трудно, но превращает мальчиков в мужей! Ты справишься. Я вижу.
Неожиданно Анька-младшая заставила свою лошадь сделать несколько шагов и, нагнувшись с седла, протянула Николе беленький платочек, который, по мишкиной инструкции, носила в левом рукаве.
— Возьми, Николай, утрись.
— Б… благодарствую… боярышня. — Никола зажал платочек в кулаке, даже и не думая использовать его по назначению, и воззрился на Аньку, как на икону.
«Ну дает сеструха! Дура-дура, а… Нет, наверно, мать подсказала, сама бы не догадалась. Но как снайперски попала! Никола теперь на нее молиться готов, да и на мать тоже… И все остальные… О, женщины, коварство ваше имя! Несколько слов, платочек, и полтора десятка охламонов стоят на задних лапках и виляют хвостиками. Шарман!»
Мишка, чтобы сразу не сбивать пацанам романтически-восторженное настроение, нарочито неторопливо поправил сбрую и взобрался в седло. Потом оглядел строй унот и отечески-ворчливым тоном сказал:
— Рты закройте, мухи залетят! Это матушка моя — боярыня Анна Павловна, а это мои сестры: боярышня Анна и боярышня Мария. — Уноты дружно отмахнули дамам земной поклон. — Если от воинского учения совсем невмоготу станет, приходите к ним поплакаться, они вас пожалеют… Может быть. Десятник Петр! Принять командование над унотами!
— Слушаюсь господин старшина!
— Вот десятник Петр. — Продолжил Мишка наставительным тоном. — Он теперь ваш командир, все приказы его выполнять беспрекословно, со всеми делами и вопросами обращаться тоже к нему.
Мишка жестом подозвал к себе Дмитрия и Роську и негромко, чтобы слышно было только им, приказал:
— Мить, тех двоих — Мишка кивнул в сторону «диссидентов» — в село не пускать. Поставь у ворот заставу. Роська, договорись с Ходоком, чтобы на ладьи их тоже не пускали. Переночуют под открытым небом, может, в разум придут.
— А если спрашивать станут, что им теперь делать? — Поинтересовался Митька.
— Дорога у них только одна — пешочком до Нинеиной веси. Но лучше будет, если они сами догадаются. Да, чуть не забыл! Мить, вызывай всех ребят в Ратное, на базе оставь только один десяток Первака, чтобы порядок поддерживали и за новичками присматривали. А остальные чтобы завтра до полудня здесь были! Всё, поехали, пускай Петька тут дальше разбирается.
Мишка догнал мать и поехал с ней стремя в стремя. Вслед отъезжающим практически одновременно раздались два голоса. Сначала Петькин:
— Напра-во! Отставить! Деревянные, где правая рука не знаете? Напра-во!
Потом голос одного из «диссидентов»:
— Матушка боярыня не оставляй, не дай пропасть, заступись!!!
— За что ты их? — Мать качнула головой в сторону продолжающего блажить купеческого сынка. — Жалостно-то как причитает.
— Пускай причитает. Они решили, что если за учебу заплачено, так с нами можно, как с нанятыми работниками обращаться. Пускай охладятся на бережке, к утру глядишь и поймут, как купчишкам с боярами разговаривать положено.
Мишка сначала ляпнул, а потом только вспомнил, что мать — тоже купеческая дочь.
— И давно ль боярином себя чувствуешь, сынок? Носом за небо не цепляешься еще? Ты уж прости нас худородных, если обидели чем…
— Да не обо мне речь, мама! — Мишка готов был провалиться со стыда, но нужно было как-то разруливать ситуацию. — Они не должны в нас нанятых слуг видеть! Понимаю я, что дядька Никифор все Ратное может купить и с пустым кошелем не останется, знаю, что есть купцы и умнее и богаче бояр… Но надо же было как-то с этих оболтусов столичный гонор сбить! Способ только один — показать, что отношения между сословиями и у нас такие же, как в Турове: боярин есть боярин, купец есть купец, а купеческий сын только на отцовом подворье на работников может покрикивать, и больше нигде…
— Ишь как разговорился — мать улыбнулась — уймись, все ты верно сделал, но запомни: станешь перед ратнинцами нос задирать, с тебя самого гонор так собьют, что вмиг про боярство забудешь. И так на тебя уже мужи косо смотрят… Ладно, говорили уже об этом.
— Мам, а чего дядька Лавр такой мрачный сегодня? — поспешил Мишка сменить тему. — И тетка Татьяна на берег не пришла.
— Дела семейные, тебе-то что?
— Ну… Я, как бы, в ответе за них… После того… — Под материным внимательным взглядом Мишка почувствовал, что опять ляпнул что-то не то. — Хочется же, чтобы у них все хорошо было…