Отрок
Шрифт:
— … Ворота только одни, а со стороны реки есть маленькая калитка. От леса до ворот шагов двести, двести пятьдесят. На том берегу лес далеко, сначала заливной луг идет, потом — пашня. Как через реку перебираются, я не знаю, но сейчас там лед.
"Ага, похоже, обсуждают налет на Кунье городище, Лавр же там бывал, знает подробности".
— Сколько там сейчас народу, трудно сказать, Танюха говорила, что около трех сотен, так это десять лет назад было. Со Славомиром ушло двадцать пять мужиков, может, у них больше боеспособных и не было, моровое поветрие и туда добраться
— Не забудь, Лавруха, нам еще до Ратного с обозом тащиться, даже если с утра выберемся, все равно, в этот день не выйдем, только на следующий. А еще собраться, да кто-то отлынивать станет…
Мишка, поняв о чем идет разговор, влез со своим советом:
— Деда, а если сразу — отсюда?
— Не влезай, пока не спрашивают! Умник, четыре десятка или семь, есть разница?
— Всем или только преданным тебе людям? Есть разница? — В тон деду отозвался Мишка.
— Каким, каким людям?
Снаружи донесся предостерегающий рык Чифа, а за ним голос Роськи:
— Господин сотник, дозволь старшине Михайле доложить!
Лавр изумленно глянул на деда.
— Ну, батяня, ты и порядки завел!
— Кхе! А ты как думал? Погоди, ты еще не все знаешь! Михайла, пусти его.
Мишка высунулся из палатки.
— Чиф, свой, не трогать! Роська, заходи.
— Господин сотник! Все люди устроены, уже спят. Лекарка Настена сказала, что десятнику Демьяну полегчало и везти его завтра будет можно, только медленно. На страже стоят ратники из десятка Алексея Рябого.
— Кхе! Молодец! — дед довольно ухмыльнулся, искоса глядя на Лавра, и молодецки расправил усы. — Ступай и сам спать. Место-то есть? Вот и ступай, на сегодня служба кончилась. Ну, Михайла, что ты там про людей говорил?
— Те, кто сюда пришел — тебе преданы, другие-то и задницу не подняли, хоть ты совсем пропадай. Преданность награды требует: удачного похода, добычи. Пусть потом остальные локти кусают, да думают, как благорасположение господина сотника заслужить.
— Кхе! Благорасположение… выдумает же. А добыча… зимние ловы закончились, пушнины у них должно много быть. Но четырьмя десятками, и десятников только двое… Лавруха, как думаешь?
— Если изгоном, а мужиков, и вправду, нет, может и получиться.
— Деда, — снова встрял Мишка — а если ночью и в маскхалатах…
— В чем, в чем?
— В белой одежде, чтобы на снегу не видно было. Исподнее поверх доспеха надеть, и через реку, к калитке. Всего несколько человек и нужно. Пока разберутся, мы ворота откроем, и остальные от леса галопом…
— Погоди, погоди… галопом. Не делали так никогда.
— Я, батюшка, так делал. — Неожиданно поддержал племянника Лавр. — Гм, когда к Татьяне… к калитке. Только не в исподнем, а куском полотна беленого накрывался. И не через реку, а под берегом, там с полверсты всего. Можно попробовать.
— Кхе… Кхе… не знаю, не знаю. — дед задумался, машинально поглаживая деревяшку, заменяющую ему правую ногу.
— Деда, давай я тебе пока новости расскажу, может, они и к этому делу прилягут?
— Ну?
— Меня Лука на разговор зазвал.
— И
— Первое: хочет в своей лучной мастерской самострелы делать, с дядей Лавром обещал сторговаться.
— Лавруха, смотри, не продешеви, а лучше ко мне посылай, я ему сторгуюсь… так сторгуюсь…
— Деда, лучше не цену запрашивать, а долю в прибытках, он много самострелов делать собирается. Только мне, за станок для вытачивания болтов, посулил пятнадцать самострелов бесплатно и по десятку болтов к каждому. А за то, что я его десяток самострельному бою обучу, взялся Младшую стражу лучной стрельбе учить.
— Что-о-о? — Изумился дед. — Ратников самострельному бою?
— Он хочет, чтобы Тихон обучил десяток тех, кто с луком управляется плохо, и стал бы десятником. — Мишка выдержал паузу и осторожно признался: — Деда, я под такой разговор посамовольничал немного, ты только не ругайся, выслушай сначала.
— Что еще учудил?
— Я насчет твоей личной боярской дружины намекнул, а он сказал, что на четыре десятка ты можешь рассчитывать. Вот я и подумал, что с этой добычи и холопов, которых в Куньем городище набрать можно, дружина может потихоньку и начаться. Преданные тебе люди, сразу пользу ощутят.
— Так…
В палатке повисла тишина. Дед глубоко задумался, сын и внук сидели молча, не смея прервать его размышления.
— Поганец, ядрена Матрена!
— Деда, я…
— Не ты. Лука! Сильный род создать надумал. Племянника в десятники, косоруким самострелы… случалось уже подобное, мне дед рассказывал. Был такой полусотник Митрофан. У нас тогда почти полторы сотни ратников было, и у каждой полусотни свой командир. Митрофан за десять, с небольшим, лет повязал всю свою полусотню родством: сам свадьбы и крестины подстраивал. И по-другому, по всякому. Потом взбунтовался и увел своих людей за Горынь. Обложил данью десяток или больше деревенек, городок поставил. Хотел Волынскому князю служить, а тот не стал его в службу брать, а взял митрофанов городок на щит и сжег. Почему уж так вышло, не знаю. Но было такое.
— Батя, ты думаешь, что Лука тоже… — Насторожился Лавр.
— Да кто ж его знает? Хотя и не дурак, и история эта ему известна, но чужая душа — потемки.
— Значит, деда, наш род сильнее должен стать!
— Слыхал, Лавруха? Сейчас тебе Михайла ратников нарожает, прямо в доспехах! Кхе! И, чего уж мелочиться, прямо верхом и с заводными конями. Давай, внучек, мы Настену позовем, чтобы роды принимала!
— Рожать можно и головой.
— Да ну?
— У братьев Татьяны семьи были?
— Кхе!.. — Дед обалдело уставился на внука. — Поганец! Три семьи родил. Из головы. Лавруха, чего с ним делать? Вместо иконы в красный угол поставить?
— Родню холопить нельзя, батя.
— А я о чем? Сколько там народу может быть?
— Ну… не знаю, у ихних жен еще сестры, братья наверняка есть. Вообще, полгородища родни может оказаться! Не прокормим же!
— Разберемся. Запасы-то у них свои есть? К весне, конечно, немного осталось, можно будет вывезти. Лавруха, ты понимаешь, какой род может получиться? И женить внутри рода можно будет, родство-то дальнее.