Отрок
Шрифт:
— Нет.
— Правильно, лечат не амулеты, не жертвенная кровь, не иконы. Лечит Вера — одинаковое лекарство для всех! Сегодня ты сотворил чудо, а родилось оно от Татьяниной веры и твоего знания, как дитя от жены и мужа. Так всегда: излечение от союза двух вер — лекаря и больного.
— Понимаю, матушка Настена. То есть, нет, не понимаю: что же меня ударило-то?
— А этого мужикам понять и не дано. Придется тебе мне на слово… Хм, поверить. Как бы тебе попроще… Знаешь, сколько силы надо, чтобы дитя выносить и родить? Нет, знать ты не можешь. Но догадываешься?
— Догадываюсь,
— Догадывается он… Да больше ни на что другое столько сил не требуется! Иногда даже жизни лишаются!
— Ты хочешь сказать, что для восстановления этой способности?…
— Да! Неважно: хотел ты или не хотел, понимал или не понимал, чувствовал или не чувствовал, но ты Татьяне свою силу отдавал. Ты ВЕРИЛ. Не в заклятье волхва, конечно. Ты в себя верил, в то, что помочь можешь и сам себя этой верой сжигал. Мог сдуру все отдать, сейчас отпевали бы. Нельзя мужикам в эти дела лезть, вы все умом понять норовите, а здесь чувствовать надо! Ладно, хватит болтать. Юля, давай, качай в него силу, хочу посмотреть, как вы это делаете.
— Подождите! Матушка Настена, я еще спросить хочу. Почему у нас с Юлей не получилось ногу быстро вылечить? Демке-то мы помогли, а со мной не вышло…
— Юля, объясни ему.
— Мы Демке вовсе не рану лечили. У него тело устало со смертью бороться, силы кончились, а мы ему сил добавили, и все. А ты полон сил был, в полную бадью сколько воды не лей — все мимо. Понял?
Мишка попытался сформулировать Юлькину мысль боле просто:
— Тело лечится само, если хватает сил. Мы можем только их добавить, но не лечить. Так?
— Так. — Подтвердила Юлька, но было непонятно: то ли Мишка действительно все правильно понял, то ли Юлька его просто успокаивала, как и любого больного. — Давай руки, где там жилка… Как ты тогда назвал?
— Пульс. Пульсация, это когда…
— Не говори ничего, я пойму…
Слияние. Ясность, бодрость, сила — энергия.
"Юленька, я тебя обидел, прости. Мне и так твой голос слышать радостно, не надо со мной, как с больным…".
Все это не словами — чувствами. В ответ: радость, удивление, кажется испуг, что-то еще, совсем непонятное, но светлое…
Легкость, тепло, сонливость… Откуда-то издалека голос Настены:
— Вот ты и выросла, доченька, уже больше меня умеешь. А он тебя в беде не бросит, теперь я уверена…
Все. Сон.
Проснулся Мишка, когда уже начало вечереть. Самочувствие было прекрасным, спросонья даже забыл о раненой ноге, но та о себе тут же напомнила, когда Мишка вознамерился вскочить с постели. Оделся и задумался. К Нинее, конечно же, ехать уже поздно, придется завтра с утра. Хотя, с утра не выйдет, утром Лавр заберет Роську смотреть холопские семьи. Может, самому с ним поехать? Пока же надо навестить раненых ребят, тем более, что вчера не получилось.
За дверью дожидался Роська.
— Минь, ты как?
— Как огурчик — зелененький и весь в пупырышках.
— Ха-ха-ха!
— Будет
Петр и Артемий жили вместе в одной горнице старого дома. Оба сидели на одной постели и Артемий, видимо от нечего делать, учил Петра играть на рожке. Вообще-то те кошмарные звуки, которые извлекал Петька из музыкального инструмента музыкой назвать было нельзя, даже при самом доброжелательном отношении, но, входя в горницу, Мишка услышал, реплику: "Вот, уже лучше".
— Здорово, болящие! Как болеется?
— Сам-то тоже не сильно здоровый, на четырех ногах ходишь!
— Спасибо на ласковом слове. И все-таки, как самочувствие?
— Да сколько же можно взаперти сидеть? — Возмущенно заговорил Петька. — Ну ладно, Артюха, у него ребро сломано…
— Не сломано, а треснуто! — Тут же запротестовал Артемий.
— … А у меня-то только рука. Ты вон, с ногой и то на воле ходишь!
— А что лекарка говорит? — Поинтересовался Мишка.
— Какая лекарка? К нам Мотька заходит, а он только и повторяет то, что лекарка сказала: Артюхе повязку снимать через неделю, мне на улицу не выходить, только по дому и то немного.
— Ну вот и займитесь делом.
— Каким делом?
— Дел много. Получается, что в Младшей страже у нас будет десятка три, а может и больше. Так что, быть тебе Петр десятником. Сначала займешься ребятами из нашей новой родни, дед сказал, что там есть десять подходящих парней. Потом, когда Демка поправится, сдашь десяток ему, а сам возьмешь ребят, которых привезет твой отец. К тому времени ты должен уже научиться командовать.
Это — первое. Есть и второе. Ребят надо будет учить грамоте, я один не справлюсь. Будешь мне помогать — возьмешь на себя чтение и письмо, а я — счет… Ну, и прочее образование. Подумай: из чего сделать аспидные доски, спроси у матери где взять мел, вообще, продумай весь учебный процесс.
— Учебный… что? — Не понял Петька.
— Ну, как учить будешь, что для этого надо и прочее. А для практики, начинай учить грамоте Артемия.
— Да я же не учил никого никогда. — Попытался возражать Петр, но Мишка решительно отрезал:
— Справишься, не дурак.
— Ладно. — Как-то подозрительно легко согласился Петька и тут же перевел разговор на другое: — А ребята где? Познакомиться бы.
— С такой-то рожей?
Внешний вид у Петьки был ничуть не лучше его музыки: переносица распухла, под обоими глазами синяки, на лбу диагональная ссадина, белок одного глаза заплыл красным, правая рука до локтя в лубке.
— Так я же не свататься, причем тут рожа? — В общем-то резонно возразил Петька.
— Ладно, попроси Кузьку, он их к тебе приведет.
— А чего не Роська? — Петр повелительно махнул рукой. — Ну-ка сбегай!
— Отставить! — Мишка сначала рявкнул команду, а потом уже задумался: как ее объяснять. Обращение с Роськой, как с холопом взъярило его так, что он даже сам удивился. С трудом сдержавшись Мишка объяснил: — Ростислав — такой же десятник, как и ты, приказывать ты ему не можешь!