Отрок
Шрифт:
— Что, батюшка?
— А придержи ка, сынок, это свиристелку, да подол ей вздень. Роська! Подай вожжи!
Анька попыталась дернуться, но Лавр, без малейшего усилия удержал ее одной рукой.
— Ты!.. Коза!.. Облезлая!.. На раненого!.. Воина!.. Руку!.. Подняла!..
Каждое слово дед сопровождал хлестким ударом ременных вожжей. Анька сучила ногами и визжала.
— Он!.. Семью!.. Защитил!.. Кровь!.. Свою!.. Пролил!.. А ты!..
Анькин визг, казалось, вот-вот перейдет в ультразвуковой диапазон. Из дверей избы (видимо,
— Хватит, батюшка!
Дед взглядом искушенного ценителя окинул исполосованный Анькин зад и скептически изогнул бровь.
— Думаешь, хватит, Анюта?
— Хватит. — Повторила мать.
— Ладно. В сарай ее! На хлеб и воду, пока жопа не заживет! А по вечерам — нужники мыть, благо у нас их теперь… Лавруха… Кхе, расстарался. В сарай! Теперь с тобой.
Указующий перст деда уставился на Первака.
— Ты хоть понимаешь, что только что из-под топора выскочил? Вижу, что не понимаешь. Так вот: раб, поднявший руку на кого-либо из хозяйской семьи, должен быть убит. И никакого послабления в этом у меня никто не получит! Сегодня тебе повезло, но в другой раз не повезет, так что, самое хорошее для тебя, если другого раза не будет. А чтобы лучше понял и другим объяснить мог… Роська! Сегодня же расскажи ему, как тебя судили!
— Слушаюсь, господин сотник!
— Вот-вот. Теперь ты, Михайла. Скажи ка мне, внучек, а чего это вокруг тебя все время всякая дурь происходит? Гляди, надоест мне, когда-нибудь.
Дед задумчиво покивал самому себе и вдруг рявкнул:
— Старшина Младшей стражи Михаил!!!
— Я, господин сотник!
— Приказываю! Уймись!
— Слушаюсь, господин сотник!
— Вот так-то. Кхе! Все! Расходитесь!
Дед победно оглядел двор, молодецки расправил усы и вдруг заорал в сторону ворот:
— Илюха! Здорово! Заходи, ты чего, с делом каким, или на шум заглянул?
У ворот и вправду нерешительно топтался обозник Илья.
— Здрав будь, Корней Агеич… Я того… не вовремя, видать.
— Да проходи ты, чего от ворот орать, проходи!
Неловко косолапя, Илья потихонечку побрел в сторону деда, то и дело зыркая глазами по сторонам. Многолюдье и размах строительства явно произвели на него сильное впечатление.
— Ну, так что? — Снова спросил дед, когда Илья приблизился. — С делом пришел?
— И с делом и так, уважение, значит, выказать, и еще дельце малое имеется, и вообще…
— Ну, если с делами, то пошли в дом, не во дворе же нам.
— Благодарствую, Корней Агеич, дельце-то небольшое… Можно и во дворе. Я, это… Не гордый. У тебя, я вижу, забот полно… Строишься вот. Мне бы Михайлу… Михайлу Фролыча, вот.
Обычно бойкий на язык Илья, почему-то сделался робким и косноязычным. Было заметно, что он чего-то опасается, и не знает, как приступить к разговору.
— Так ты
— Ага… То есть и к тебе тоже, Корней Агеич. А к Михайле, вроде бы как, с твоего дозволения. Ну, в общем, как ты повелишь… Но я со всем уважением, ты не подумай чего.
— Михайла, поди сюда!
— Здравствуй, Илья.
— Здрав будь, Михайла Фролыч… Такое вот дело… Я тебе это…
Илья совсем засмущался, и уставился в землю, комкая в руках какую-то тряпицу, извлеченную из-за пазухи.
— Илюха, да что ты, как ушибленный? — попытался приободрить обозника дед. — Вроде бы и трезвый. Чего робеешь-то?
— Да больно уж дело такое… ты только за обиду не прими, Корней Фролыч, ой, Корней Агеич.
— Кхе! Ну, совсем потерялся. Ты часом не свататься надумал? А то у нас тут уже одно сватовство было. Кхе! Слыхал поди, как невеста голосила? Так не свататься?
— Бог с тобой, Корней Агеич, я женат давно. И детишек…
Илья снова замолк, а потом, набрав в грудь воздуха выпалил:
— Вот, Михайла, принес. Спасибо тебе, выручил, век благодарен буду.
Илья вытянул к Мишке руку ладонью вверх. На развернутой, наконец, тряпице лежал кипарисовый нательный крестик, который Мишка дал обознику для проведения обыска на языческом капище.
— Кхе! Возвращаешь, значит?
— Корней Агеич, ты не подумай чего, я со всем уважением…
— А свой крест где? — Дед грозно нахмурился, но Мишка видел, что он вовсе не сердится.
— Вот. — Илья похлопал себя по груди. — Как вернулся, так сразу новую веревочку спроворил.
— Ага! Зазорно тебе, значит, с моим внуком побрататься?
— Да Христос с тобой, Корней Агеич, как можно? Честь для меня великая, только я-то вам зачем?
— Честь, говоришь? А ну, снимай крест!
Илья суматошно заскреб пальцами у горла.
— Так! Отдавай Михайле, а сам его крест надевай! Лисовины своего слова назад не берут!
— Да разве я… Корней Агеич, и в мыслях не было!
— Ну, если не было, то и хорошо. А теперь обнимитесь, братьями стали, как ни как.
Илья облапил Мишку и растрогано хлюпнул носом. Мишка от неожиданности выронил костыль и чуть не упал.
— Ну вот, Михайла, у тебя и старшенький братик появился. Вот мать-то удивим! А я ее еще спрошу, с кем это она больше тридцати лет назад тебе братишку нагуляла.
— Да что ж ты такое… Корней Агеич, разве можно так?
Илья залился краской, Мишка тоже почувствовал, что краснеет.
— Шучу я, шучу. — Успокоил дед. — Не все ж одному Михайле. Илья, сегодня на ужин вся родня собирается. У нас в роду аж пять семей прибыло, слыхал?
— Как не слыхать…
— Вот всех и собираю, чтобы познакомились, а то стыдоба: родичи друг друга никогда в глаза не видели.
Дед снял шапку и с достоинством склонил голову.
— Илья Борисыч, милости просим, сегодня отужинать и познакомиться с новой родней.