Отрок
Шрифт:
— Баба Нинея, я же его отпустил, из плена освободил, чего же он?
— Злой он. Слабый и оттого злой. Не смог прежний волхв себе достойного ученика найти. Измельчал народ. — Нинея вздохнула, брезгливо посмотрела на то место, где только что валялся недавний владыка Куньего городища. — Ты его отпустил… И я отпустила! Но я защитилась, а ты нет! Ты у околицы ждал, а он тебя тут ждал. А я, старая дура, недоглядела. Слабый-то слабый, а мысли прятать умеет. Плохо ты его отпустил, неправильно.
— Да как же я защититься мог? — Попытался возражать Мишка. — Я ж не ведун!
— А
— Я с него за освобождение секрет заклятья взял.
— Какого еще заклятья? — насторожилась Нинея.
— Он моей тетке чрево затворил, она рожать не могла. Вернее, рожала, но мертвых…
— Паскудник, бабу калечить, детей убивать! Не знала, я б ему самому кое-что затворила. Привози свою тетку ко мне, избавим ее…
— Так я уже. Сам.
— Что? Да ты ума лишился…
Нинея вдруг напряглась, к чему-то прислушалась, на лице ее снова отразилась досада, но она быстро ее подавила и снова сделалась доброй, мудрой бабушкой.
— Как же это ты, Мишаня, сам умудрился?
— Да ничего особенного, баба Нинея. Сделал куклу, проткнул ей живот иглой, потом, на глазах у тетки иглу вытащил, сломал и в кузнечный горн бросил. И куклу туда же. Вот и все.
Нинея задумалась, немного посидела, молча, подперев щеку кулаком, а потом выдала резюме, от которого Мишка чуть не свалился с лавки.
— Эх, был бы ты девкой, какую бы ведунью из тебя сделать можно было!
Хлопнула входная дверь и на пороге появилась Красава. У Мишки аж скулы свело, таким плотоядным удовлетворением повеяло от нинеиной внучки. Как от мелкого хищника, только что сожравшего уворованного из курятника петуха. Так, почему-то и подумалось: петуха, а не курицу.
— Красава! Ты что творишь? — Строгим голосом спросила Нинея. Я ж тебе не велела…
— Не велела, но хотела! — Затараторила внучка. — Ты сердитая была, и на него, и на себя тоже.
"Ну вылитая Юлька, когда с матерью на медицинские темы лается!".
— Что случилось-то, баба Нинея?
— Нету больше твоего волхва, Мишаня. Утоп. Красава его на реке под лед спустила.
У Мишки отвалилась челюсть.
Нинея чуть приподняла плечи и развела руками. В ее мимике и жестах не было и намека на какие-либо негативные эмоции по поводу того, что ее шестилетняя внучка только что совершила преднамеренное убийство. Скорее, ее невербальный ряд можно было прочесть так: "Вот видишь, с кем приходится работать!".
"Оббалдеть! Именно так — с двумя «б». Грохнули мужика и… И ничего! Внучка довольна собой, а бабка считает случившееся досадной мелочью, детским непослушанием. Вот тебе и добрая бабушка. Я-то Роське заливал: хорошая женщина… Ой, я же сюда мальчишек приволочь собираюсь! Да Красава, если что, тут такой теракт организует! Никакого тротила не нужно, она сама, как тротил, а бабуся, как ПДУ [11] ".
— Эк тебя перекосило. — Сочувствующе обратилась Нинея к Мишке. — Неужто волхва пожалел?
11
ПДУ —
— Кр… Кхе! Красаву.
— Красаву? — Нинея снова досадливо поморщилась. — Христианское воспитание, что с тебя взять?
— Да ей же всего шесть лет!
— А тебе сколько? Тринадцать, "муж честной"? А сколько ты народу уже убил? От тебя смертью несет так, что я чуть не от околицы почувствовала.
— Я защищался! На нас напали!
— И защитился! — Согласилась Нинея. — Потому, что умел! А Красаве, по-твоему, уметь защищаться не надо?
— На нее никто не нападал!
— На тебя нападал, а она тебя любит. И меня досада взяла, а ей за меня обидно стало. Дите же еще.
— Так я о том и говорю: ребенку такую силу в руки давать…
— А ты братьям не «такую» силу в руки дал?
"Блин, железная логика. Стоп, а откуда она про самострелы знает? Бросьте, сэр, все она знает — стучит ей кто-то из Ратного. Да та же старостиха Беляна. Но как же мне теперь?".
— Ну чего ты маешься, Мишаня? Вижу же, что что-то сказать мне должен. Говори, не мучайся.
"Колитесь, сэр, чего уж теперь-то? Ох, а крестник-то мой!"
Случайно взглянув на Роську, Мишка увидел, что тот, все так же, сидит полуприкрыв глаза и покачиваясь. Протянул руку, чтоб потормошить его и испугано отдернул: вдруг нельзя? Оглянулся на Нинею. Та улыбнулась и поощрительно кивнула, словно что-то разрешая. Потом приложила палец к губам, призывая не то к тишине, не то к осторожности, и сделала округлое движение рукой, словно ласково погладила кого-то. Снова поощрительно кивнула.
Понимая, что участвует в неком таинстве, Мишка осторожно погладил лежащую на столе ладонь Роськи. Тот вздрогнул, раскрыл глаза и вдруг лицо его сморщилось и на нем отобразилось такое горе…
"Вспомнил! Мать вспомнил, бедолага… Несчастный парень".
Физически ощущая нахлынувшую волну жалости, не замечая, что копирует интонации Нинеи, Мишка тихо проговорил:
— Все хорошо, Славушка, все хорошо, не беспокойся. Я с тобой, Славушка, все хорошо, успокойся.
Роська немного расслабился, Мишка снова обернулся к Нинее и буквально напоролся на пронизывающий словно стальная игла взгляд. Старуха рвала его сознание, проламывала барьеры, внедрялась все глубже и глубже, показалось, что она уже видит в Мишкиных воспоминаниях сцены из предыдущей его жизни — непонятные и непостижимые для человека двенадцатого столетия. И… все вдруг кончилось. Нинея вздохнула, разочаровано отвела глаза и разрешила: